5 "Бернарда, где моя мантилья?", или Отголоски дипломного спектакля

"Женщины не умеют целиться".

Когда-то лет 11 назад мы в университете ставили дипломный спектакль по пьесе Федерико Гарсии Лорки "Дом Бернарды Альбы". Я играла в нем Марию Хосефу. И здесь, в этой рецензии, я решила поделиться с вами и этой пьесой, и этим спектаклем, потому что он мне очень дорог.
На сцене черный задник, обтянутый белыми нитями, как паутиной, в которую главная героиня - Бернарда Альба - затягивает и свой дом, и своих незамужних дочерей. После смерти единственного кормильца семьи, отца и мужа, весь дом и семья погрузились в траур. Но внезапно в жизни дочерей появляется Пепе Римлянин - красивый молодой человек, который дает им надежду, надежду выбраться из этого дома мрака, он становится их светом в окошке, глотком свежего воздуха.
Мария Хосефа - это пожилая мать Бернарды, которую все считают сумасшедшей, но на самом деле она завуалированно говорит о проблемах в семье, намекает дочерям Бернарды, что пора бы уже замуж, а если не получается, то надо бежать "на взморье". Она выходит, держа в руках свернутую пеленку, как ребенка держит. И предупреждает дочерей о том, что они могут быть несчастны.

А это Мария Хосефа подходит к младшей Аделе, пытаясь уберечь ее, предупредить:

Моя героиня в спектакле за сценой пронзительно кричит ее имя: "Бернарда!", "Бер-нар-дааа!", потом в одной из сцен выходит со своим монологом, разрушая привычный загробный мир, ее ловят и уволакивают за сцену (в свою комнату, в которой она сидит взаперти):
Вот тут она в начале спектакля кидает Бернарде веревку в руки - символ того, что хозяйка опутала весь дом, как паутиной:

И вот когда в семье наступает трагедия - самая молодая дочь Бернарды - Адела - вешается, узнав, что беременна от Пепе, а дальше ее ждет позор и унижения, вот только тогда что-то рушится в этом мире Бернарды (хочется верить, что в ее внутреннем мире тоже что-то меняется в светлую и лучшую сторону). Но Бернарда приказывает дочерям молчать о том, что Адела покончила с собой и настаивает на том, что ее младшая дочь умерла девственницей. Чтобы ничего не подумали в селе...
Мне эта пьеса напоминает роман Арчибальд Кронин - Замок Броуди . Там тоже есть тема насилия в семье, только тиран там мужчина. Здесь женщина, властная и не терпящая возражений. Но не всё ей удается удержать в своей власти и в своих руках. А еще вспомнилась Арина Петровна Головлёва из блистательного романа Салтыков-Щедрин М.Е. - Господа Головлевы: Роман; Сказки - тоже до поры властная, пока не наступила отмена крепостного права, а потом не пришел ее сын Иудушка и не отобрал у нее имение.
Режиссер нашего спектакля и наш педагог отобрал для этого спектакля произведения Джованни Батиста Перголези "Stabat Mater dolorosa", а также Эйтора Вилла-Лобоса "Бразильские бахианы №5", "Prelude №1" (бразильские мелодии очень хорошо наложились на испанскую пьесу и атмосферу Андалусии).
И в конце спектакля, в сцене молчания, выходит моя героиня - Мария Хосефа, дарит дочерям детские вещи.

Потом выходит Пепе Римлянин и под эту мелодию "Бразильские бахианы №5", где после струнных начинается скрипка, начинает читать стихи Федерико Гарсии Лорки, это просто до мурашек, до слез и сжимания сердца. Какой-то ток проходит сквозь тело, какая-то нежность в музыке и в душе, какая-то тихая грусть.
Включите после прочтения этой рецензии "Бразильские бахианы №5" Вилла-Лобоса, не арию, а просто композицию (она еще может быть записана как минус). И в этой музыке услышите как зазвучат стихи Лорки, пронзительно и нежно:

* * *
Ты знать не можешь, как тебя люблю я, —
ты спишь во мне, спокойно и устало.
Среди змеиных отзвуков металла
тебя я прячу, плача и целуя.

Тела и звезды грудь мою живую
томили предрешенностью финала,
и злоба твои крылья запятнала,
оставив грязь, как метку ножевую.

А по садам орда людей и ругней,
суля разлуку, скачет к изголовью,
зеленогривы огненные кони.

Не просыпайся, жизнь моя, и слушай,
какие скрипки плещут моей кровью!
Далек рассвет и нет конца погоне!

ЕСЛИ Б МОГ ПО ЛУНЕ ГАДАТЬ Я

Я твое повторяю имя

по ночам во тьме молчаливой,

когда собираются звезды

к лунному водопою

и смутные листья дремлют,

свесившись над тропою.

И кажусь я себе в эту пору

пустотою из звуков и боли,

обезумевшими часами,

что о прошлом поют поневоле.

Я твое повторяю имя

этой ночью во тьме молчаливой,

и звучит оно так отдаленно,

как еще никогда не звучало.

Это имя дальше, чем звезды,

и печальней, чем дождь усталый.

Полюблю ли тебя я снова,

как любить я умел когда-то?

Разве сердце мое виновато?

И какою любовь моя станет,

когда белый туман растает?

Будет тихой и светлой?

Не знаю.

Если б мог по луне гадать я,

как ромашку, ее обрывая!

ПРОЩАНЬЕ

Прощаюсь
у края дороги.

Угадывая родное,
спешил я на плач далекий —
а плакали надо мною.

Прощаюсь
у края дороги.

Иною, нездешней дорогой
уйду с перепутья
будить невеселую память
о черной минуте.
Не стану я влажною дрожью
звезды на восходе.

Вернулся я в белую рощу
беззвучных мелодий.

ЧЕРНЫЕ ЛУНЫ

Над берегом черные луны,
и море в агатовом свете.
Вдогонку мне плачут
мои нерожденные дети.
Отец, не бросай нас, останься!
У младшего сложены руки…
Зрачки мои льются.
Поют петухи по округе.
А море вдали каменеет
под маской волнистого смеха.
Отец, не бросай нас!..
И розой
рассыпалось эхо.