3 Филоложество и синие занавески.

Друг, ради Господа, не рой
Останков, взятых сей землёй:
Нетронувший блажен в веках,
И проклят - тронувший сей прах.

Молодой литературовед Роланд Митчелл, занимающийся изучением викторианского поэта Рандольфа Падуба, обнаруживает в его бумагах потенциальную сенсацию: черновик любовного письма к неизвестной даме, о существовании которой в биографии поэта ранее никогда не упоминалось. Пытаясь выяснить личность таинственной незнакомки, Роланд встречается с другой исследовательницей - холодной и привлекательной Мод Бейли, чьим объектом интереса является поэтесса Кристабель Ла Мотт. Вдвоём они начинают расследование - и получают результаты, на которые даже не могли рассчитывать.

С самого начала становится очевидно: это абсолютно филологическое чтение. Забегая вперёд - это наименьшая его проблема. Всё это филоложество про выдуманных поэтов, тонны переписки, статей и стихов, конечно, вещь весьма на любителя... но с точки зрения эдакой мистификации - оно чертовски удачное! Множество документов, подробности биографии, включённость в исторический контекст и пересечения с существовавшими личностями - всё это делает героев невероятно органично встроенными в реальность. Я осознавал, что персонажи вымышленные, но мне то и дело хотелось их загуглить и почитать про них подробнее в википедии.

И да, это именно филоложество, а не филология - потому что для многих героев поэзия уже не выступает предметом страсти или интереса. Это накопительство, грызня, повод приосаниться, привычка - много чего, но любви к первоисточнику в большинстве уже не осталось. Вообще есть что-то одновременно забавное и жутковатое в том, как начинаются исследования многих персонажей - о, хорошая работка на первое время, а там можно будет и чем-нибудь поинтереснее заняться!.. прошло 20 лет. В своих "халтурках", к которым изначально герои могут быть вполне прохладны, они увязают как в болоте, в итоге тратя на них всю жизнь. Это... пугает.

Вообще именно в персонажах для меня заключается самая большая проблема книги. Это душные, тоскливые, абсолютно антитворческие люди, которые способны долго и методично пережёвывать чужое, но не имеют ни малейшей способности создать что-то своё. Один Роланд в итоге начал подавать надежды, стряхнув наконец с себя пыль мёртвых поэтов. Понятно, что автор и не для того создавала этих героев, чтобы они нравились, но что поделать - бесят они! Невероятно бесят. Вместе они собрались в редкостный паноптикум, из которого хотелось бежать впереди собственного визга.

Роланд инфантилен и незрел, он нашёл себе вторую "мамочку" для отношений, такую же сухую, язвительную, разочарованную девушку, как его мать, которая прёт его на своём горбу и для которой он сам ни разу ничего не сделал (и правда, чего это Вэл с ним зачахла, ему всего лишь на неё совершенно наплевать). В отношениях с Мод он ведёт себя просто как капризная девочка из анекдотов: ты на меня обиделся? - нет! - а сильно? - да! И не могу не сказать, что мужчина, тяжело травмирующийся об успех своей женщины, уважения не вызывает. Мод же - "владычица Шалот" в своей изумрудной башне, Сивилла в бутылке, очевидно до смерти напуганная "миром снаружи". Особенно в том, что касается отношений.

Все три кандидата в любовный интерес вызывают у неё гораздо больше стресса, чем влечения, и совершенно закономерно выбирает она в итоге Роланда, который её хотя бы не трогает и вот-вот сорвётся куда-нибудь на край света. Вдобавок её нервное выравнивание всего по линейке отдает ОКР. Мод послушна каждому дуновению ветерка, будто надеясь, что если она будет слушаться, то её не обидят. Фергюс сказал: отрасти волосы, что ты как череп - она отрастила. Феминистки сказали: ты красишь волосы для мужчин! она испугалась и волосы спрятала. Роланд сказал: у вас волосы красивые, распустите - она распустила. Женщина, реши уже что-нибудь сама.

Отношения Роланда и Мод нездоровые уже в самой сердцевинке, потому что отношений у них нет - они настолько растворились в своем исследовании, что неосознанно стали повторять его паттерны, перенося на свою жизнь. Даже их "романтичный побег" - побег двух инфантильных детей, испугавшихся того, что сейчас их взрослые поймают и заругают. На их фоне Кристабель и Падуб выглядят почти идеальными - но по факту у них всё не менее сомнительно. На самом деле Кристабель - человек, к которому у меня меньше всего вопросов. Она была просто талантливой женщиной, которая хотела жить по-своему и творить. К Падубу же вопросов порядочно.

Чересчур бурное воображение Падуба и его неискоренимая страсть додумывать всё за Кристабель - то, как выглядит её дверь, её дом, её собака, как она напишет свою поэму, как та будет начинаться, - растёт с каждым письмом и в итоге приводит к неутешительному выводу: не додумал ли он и саму Кристабель. Возможно, она вовсе не такая, какой он её себе навоображал, и очарован он исключительно собственной фантазией. А Кристабель - что ж, она в некотором роде поддерживает эту иллюзию, держа его от себя подальше, чтобы он не увидел её "змеиный хвост". Впрочем, это нормально для первого этапа влюбленности... больше смущает то, что и со своей женой, и с Кристабель он ведёт себя как редкостный эгоист. Но его хоть понять где-то можно.

Несомненно, в книге есть очень ощутимый феминистический посыл, но отчего-то в этот раз он интересовал меня сильно менее всех прочих. Там были действительно интересные мотивы - например, поэма Кристабель про Мелюзайн или аналогия с шахматной королевой из дневника Эллен, - но в целом этот пласт романа прошёл как-то ощутимо мимо меня. Вероятно, так вышло потому, что автор попыталась усидеть сразу на двух стульях - феминизма и критики феминизма, - в результате чего сложилось впечатление, что она просто сама не знает, какой точки зрения придерживаться.

Хотя феминистски-сексуализированные статьи Леоноры о поэзии подаются под соусом авторского неодобрения (ну, или мне так показалось), ирония в том, что в сущности они почти правдивы. Секс, чувственность, сублимация сильно влияют на творчество героев, из своего романа Падуб и Ла Мотт черпают очень много сил и мотивов. Нюанс скорее в том, что авторы подобных трудов очень часто натягивают на объект исследования свои о них представления - так Леонора, сообразно своим взглядам, записывает Ла Мотт в лесбиянки и анализирует всё творчество исключительно в русле лесбийско-феминистском, не допуская иных толкований. Собрайл - это крайняя версия Леоноры: он вовсе не интересуется Падубом и смотрит исключительно на себя в его отражении.

Ещё кое-что, с чем у меня категорически в этой книге не сложилось, заключено в одной очень красивой вроде бы на первый взгляд цитатке: "Мы не рассуждаем о смысле, как какие-нибудь современные учёные-педанты, мы просто слушаем, рассказываем и верим." И вроде как сперва кажется, что эта позиция верная, чувствующие и верящие викторианцы лучше сухих кабинетных учёных... но с чего бы, собственно? То, что эти конкретные учёные вросли в свои стулья и покрылись пылью - их личные проблемы, а не научного подхода в целом. А викторианцы так же радостно верили откровенному шарлатанству вроде спиритизма. Но искренне и рьяно, да.

Переводчики прекрасны, без шуток. Не представляю, сколько им об этот текст пришлось долбаться - со всеми его аллюзиями, замороченным языком, стихами и т.д. У меня к ним всего один вопрос - ну на кой же чёрт вы переводили имена? Оставили бы примечание и не извращались. Читателю этой книги точно не пять лет, даже если он не знает, как переводится "glover", запомнит. И вообще, в случае той же Бланш - какой смысл-то был переводить только фамилию, если у героини работают на смысл имя и фамилия в комплексе? Да ещё так, что я врубался дольше, чем врубился бы без перевода. Бланш Перстчетт, твою-то маму. Короче, это было крайне странное решение.

От начала, которое нравилось мне безмерно, по ходу дела книга очень сильно сползла в минус. Потому что побыть в красивом затхлом музейчике приятно минут двадцать, но за сутки там красоту замечать перестаёшь - а вот задохнуться можно. Потому чем дальше, тем сильнее книга громит своё же первое очарование. Между делом я успел посмотреть и экранизацию и, право, она далеко не совершенна. Но она заполнила эту безжизненную затхлость воздухом и светом, сделала Роланда из унылого инфантила романтиком с сияющими глазами, и от этого всё в истории ожило и заискрилось.

Единственное, что меня действительно заинтересовало и показалось важным в последней трети романа - размышления автора о постмодернизме. Прочее же можно было легко и безболезненно сократить. Да ещё единение героев ради общей цели делает мне, как коту Леопольду, хорошо: давайте жить дружно. В остальном же... Это очень хорошо сделано - со стилизацией, с созданием жизни вымышленных поэтов, с историей отношений людей, у которых тараканы размером с волкодава. Я искренне восхищен тем, какая это большая и кропотливая работа. Но вложенные автором усилия не обязывают меня полюбить роман - и я его не полюблю. Потому что работа это прекрасная - а вот роман душный, разбухший и порой просто неприятный.