4 Гимн Питерскому декадансу в багрово-красных тонах

Как бы то ни было, я допускал вероятность того, что подобный персонаж может скрываться в Петербурге, потому что во всем мире не найдется, наверное, места более подходящего для того, чтобы в нем мог спрятаться старый упырь.

Объемная книга, столь плотно набитая смыслами, событиями, аллюзиями, колоритными героями, нежитью всех мастей, и, конечно, лужами крови (куда ж денешься?), что если от нее оторваться на продолжительное время, то вся она рассыплется на сложнособираемые воедино отдельные истории, каждая из которых могла бы получить самостоятельную книгу при желании. Автор словно использует прием неровного скачущего повествования, чтобы читатель не заскучал за 700 страниц - меняет время и место действия, жанры - от детектива через ужасы к боевику, вводит в игру могущественные теневые организации, управляющие миром из своего закулисья как обладанием полной информации об этом мире, так и средствами вполне себе военно-технического прогресса, напичканные безупречно непобедимыми и бесстрашными спецагентами. И тут же просто тупые кровожадные бандиты с нотками Кавказской этники, которые, получив невиданный дар, не имеют ни ума, ни выдержки для его сохранения. И медицинский криминал с потрошением невинных жертв для опытов. И давно погребенные семейные тайны участников романа, которые все-таки придется вытаскивать на свет, так как они имеют непосредственное отношение и к произошедшим событиям и к поиску виновных.
То, что начиналось как детектив с серией ритуальных убийств (а я вообще совсем не любитель детективов с расчленёнкой, но, как оказалось, даже они могут быть интересны, всё зависит от таланта автора, кстати, про вампиров я тоже не люблю, но вот поди ж ты) обрастает мистикой и сверхъестественным на любой вкус: вампиры, алхимики, оборотни, серебряные пули, роковые красавицы-ламии, словно суккубы, выпивающие жизни и души жертв, и все это пышно цветет в тусклых как грязно-желтый свет лампочек в облезлых парадных, но выразительных декорациях из средневековых фолиантов, сумасшедших стариков-библиографов, художников, патологоанатомов, причем так густо рассаженных автором на малой площади как географически, так и постранично, что начинает казаться, что вся эта фантасмагория творится непосредственно в нездоровом воображении главного героя.

Надпись, сделанная белой канцелярской замазкой на зеркале у входа, честно предупреждает: "В пятницу и субботу - АД!"

Скачет и сюжетная искренность - местами очень реалистично, местами раздражающе наивно, но это раздражение быстро сносит идущий тут же следом интригующий поворот, заставляющий несущуюся мысль читателя с визгом тормозить, чтобы в него вписаться. Меняется и источник изложения - часть романа написана от первого лица, часть - от третьего.
Меня же больше всего поразил образ Петербурга - не декорации, а полноправного героя романа. Такая удушливая любовь-ненависть к нему Автора, какая вырастает только за отношения длинною в жизнь и выливается на страницы мрачными потоками тлена, плесени, гнили и зловония, щедро смоченных постоянным промозглым дождем. Этот город наотрез отказывается жить в пестром и суетном настоящем, он весь впился во что-то древнее и в то же время вечное, накрывающее наш мир всевидящим, но равнодушным куполом.
Из автора вышел бы отличный художник, так сочно словами описать образы, что начинаешь всеми пятью чувствами присутствовать в них. Вчитайтесь, разве можно после такого остаться равнодушным к Петербургу?

Этот город никогда не спит. Глубокой ночью он порой проваливается в тяжелое темное забытье, вздрагивая от тягучих кошмаров, а днем дремлет вполглаза, и тогда сознание его бродит в тусклых серых сумерках, подобно человеку, измученному бесконечной бессонницей. В потемневших от времени старинных домах светятся редкие грязно-желтые окна; но за непроницаемой чернотой тех, где свет не горит, нет места спокойному сну, и обитатели каменных склепов тяжело дышат, придавленные наваливающимся на город низким небом и вечным холодным дождем. Да, этот город никогда не спит, но и не бодрствует; он замер на тонкой грани бытия между сном и явью, и жутковатые порождения сумрачной дремоты неотличимы в нем от реальности.

или

Я думаю о том, что в этом городе ничего не меняется. Его центр остается таким же, каким был сто, сто пятьдесят, двести лет назад: серые сырые стены, лабиринты дворов, несвежее влажное дыхание каналов, дома, сбившиеся в тесные группы кварталов. Сиюминутная мишура в виде вывесок и огней иллюминации, машин и экипажей, товаров на витринах лавок или магазинов меняется, облетая под порывами ветра времен, но унылый и чопорный дух старого города остается прежним: дух мертвеца, надменно взирающего на суету мира живых. Кажется, что даже обитатели домов остаются теми же, что и сто лет назад: люди, похожие на призраков, и призраки, похожие на людей. Гигантское болото, погребенное под тяжелой могильной плитой города, выдыхает туман, просачивающийся сквозь сырые камни к мглистому небу, и его гнилостные испарения пропитывают разум, души и тела живущих.

а вот тут?

Иногда крыши над городским центром сравнивают с железным морем, то поднимающимся крутыми волнами, то опадающим до едва заметной ряби. Но я думаю, что это сравнение неверно. Скорее они походят на унылую череду могильных холмов, под которыми томятся заживо погребенные среди заплесневелых стен мертвые души и нездоровые тела. Холмы эти то вздымаются крутыми блестящими боками высоких курганов, то тянутся однообразными рядами, в которых то и дело зияют каменные ямы дворов-колодцев, которыми они изрыты словно разверстыми могилами, ожидающими своих мертвецов.

Плюсом оказалось и отсутствие смакования романтических переживаний, всё имеющееся минимально и уместно, а потому очень по-настоящему.
А вот смазала впечатление сцена с толпами носферату в стиле бесконечных "Обителей зла" с Милой нашей Йовович, а также явление в концовке нового-старого всесильного игрока. На мой взгляд это было лишним и совсем бессмысленным, лишь намёк на продолжения, которые я не люблю, считая неумением ставить грамотную точку, тем более, что эта история "выпита до дна". В целом, роман напомнил мне любимый Александр Терехов - Каменный мост пусть и с мистическим уклоном.