3 Я в Домеке

Борхес прошел сквозь меня. Настолько, что я даже обратилась к Абсолютной пустоте Лема, или, как я ее называю, "Искусство рассуждать о книгах, которых вы не писали". Но в рецензиях на Лема все ссылались обратно на Борхеса, а Лем настолько прошел сквозь меня, что я смогла написать в заметках только "лем-млем".

Целая Аргентина промаршировала мимо меня, потому что там был еще и Касарес, с которым Борхес слился в чудище о двух спинах, доктора Онорио Бустоса Домека из Санта-Фе с вымышленной краткой биографией и предисловием, написанным к книге одним из ее героев*. Некоторые вещи пишут сами себя, и как нельзя отделить Геймана от Пратчетта в "Благих знамениях", так нельзя отделить Борхеса от Касареса в "Шести загадках" (по их собственному утверждению).

Торжественной поступью мимо меня прошло то, чему эта книга про Пароди послужила пародией. Вроде как ее можно причислить к детективам Золотого века, и я действительно своею жижею, заменившей мне на лето мозг, смогла провести некоторые параллели с Эдгаром Алланом По — точнее, некоторые перпендикуляры с Эдогавой Рампо, который своих героев чуть что топил, жег, взрывал, заставлял бегать от фантомасов и сгибал в человеческий стул. Когда Рампо придумал своего детектива Акэти, он оставил от классической чопорности детектива только "чо". Ну а Исидро Пароди, который безвинно и несколько неподвижно сидит в тюремной камере и потягивает мате, вышел полной его противоположностью.

Копнув глубже, я выяснила, что первой фигуру такого неподвижного детектива придумала баронесса Эмма Орци. У нее это был Бил Оуэн по прозвищу "Старик в углу", который никогда не вставал с излюбленного места в чайной лавке. По образу этого персонажа был придуман знаменитый хиккан Ниро Вульф, а уже в ответ Ниро Вульфу появился Исидро Пароди. Кстати, Эммушка Орци впервые сделала героиней своих детективных рассказов женщину, лет эдак за 15 до появления мисс Марпл. Но да, да, конечно, Борхес-то изобрел всю остальную современную литературу, поэтому нынче приходится измышлять измышлизмы по его мотивам.

Ехидные и, я нисколько не сомневаюсь, злободневные и актуальные отсылки к аргентинским личностям и реалиям 1930-40-х годов пулей просвистели у меня над головой. Литературные аллюзии чуть не отправились туда же — мне настолько непонятна была странная пародия на "Убийство в Восточном экспрессе" из второго рассказа, что хотелось сдаться и перестать вгрызаться в эту книжечку из дай-то бог двухсот страниц. Мне хотелось экшна, фантомасов и человеческих кресел. Герои каждого рассказа приходили в камеру дона Исидро рассказать свою историю, немыслимо искажая факты, а тот невозмутимо раскрывал преступника, ни разу не спросив их, замолчали ли ягнята. Встрепенуться меня заставил лишь предпоследний рассказ — яркая, язвительная и очень точная пародия на Кафку, немалая часть которой крутится вокруг кота, которого выкрасили и выбросили. Именно этот рассказ, который я читала уже с веревкой и мылом в руке, показал мне, что в "Шести загадках" есть и форма, и субстанция (в отличие от моей мозговой жижи), и даже разгадка, предложенная доктором Исидро, взыграла для меня блестящими красками.

Другим, чуть более мятым боком, ко мне повернулся и последний рассказ от имени китайца. Он был, наверное, самым многословным и витиеватым, и стилистически (не побоюсь этого слова) вкусным. Его сюжетное наполнение, как, впрочем, и ожидалось, почти полностью прошло сквозь меня, и внезапно оборвавшееся повествование было не последней тому причиной, но стиль, стиль! вышел совершенно превосходно.

Рассказ "Двенадцать символов мира" напомнил мне "Токийский Зодиак" — там тоже был нагорожен целый огород с преступлением, история была очень в духе Эдогавы Рампо, а основной сюжетный финт предполагал неосведомленность читателя. Странно думать, что первоначальный читатель познакомился бы с концепцией созвездий Зодиака именно из этого рассказа, потому что моим современникам для этого достаточно просто включить радио в машине или, не дай-то боже, интернет.

*впрочем, это я тоже не сразу поняла, потому что в файле сбилась верстка, а меня ничуть не удивило, что предисловие к книге написал некто по имени Хервасио Монтенегро Член.