5 ~КОГДА ПРОЗА ДЫШИТ СТИХАМИ~

Это история про маньяка, который орудует в провинциальном городке, где живут шестнадцатилетние Алина и Зяблик.
Нет.

Маньяки, психи или просто мудаки… Очевидный выбор - покопаться у них в голове, побродить по сумасшествию или прогнившим извилинам, поискать причины, предпосылки (жестоких мамочек, убитых котяток, коварных сектантов).

Автор выбирает другой ракурс.
Интересен не чувак с мозгами наизнанку, а последствия его присутствия (особенно для тех, кто это присутствие не выбирал).
Экскурсия по аду, хаосу, отравленному внутреннему миру, оставшемуся после… Вот про что этот роман.
Раненые птицы, сломанные веточки…

«Ты влюблялась когда-нибудь в птиц?
В шёлковые крылья, бархатные клювы, тонкие позвонки?..
Птицы клюют рябину. Птицы пьяны и веселы.
Птицы знают, где у тебя болит».

Тексты Елены отличаются кантиленностью, но такой отрывисто-ритмичной, чтобы успеть выдохнуть, пока паузы бьются в висок, заставляя вспоминать… Вспоминать своих зябликов, с тонкими позвонками, наотмашь окрыляющих, или тех, для кого птицей был ты.

Да, проза должна быть парадоксальной, как кусочки паззла, которые не совпадают ни по форме, ни по размеру, но складываются идеальной картинкой в руках талантливого автора.

Конечно, детали… Елена Шумара умеет распорядиться каждой!
«Дети разных размеров», «солнце с подсолнечным маслом», «сиплый чайник», «мягкие гусеницы макарон»…
Так, между делом, и ты уже не в книге, а в детстве. Раскатываешь с бабушкой тесто, бегаешь смотреть, как оно скукоживается, порезанное на длинные лапшины, которые потом в тарелке обернутся мягкими червяками.
Макароны-оборотни ¯\_(ツ)_/¯.

И такие сюрпризы на каждой странице.
Никогда не знаешь, что с тобой произойдёт в следующий момент: окажешься ли ты в чужом внутреннем мире или своём прошлом.
Укутает ностальгия? Кольнёт потерявшийся осколок разбитого сердца? Передёрнет от застарелого разочарования?
А может, ты вдруг вспомнишь, сколько таскаешь с собой боли, забытой на видном месте, как та коробка в коридоре, о которую всё время спотыкаешься, или припрятанной ещё с тех времён, когда понятия не имел, что такое боль, с чем её едят и куда вып(Б)левывают.

«Само-то детство никуда не делось. Просто оно выплюнуло меня на гладкий взрослый асфальт. Или его вытошнило мной, не знаю. Одно было ясно. Эта резкая боль – через глаза, горло, грудную клетку, живот, ниже – теперь никуда не уйдёт. Она будет затихать и прятаться, а потом возвращаться и… снова, снова, снова».

А ещё здесь всё (ВСЁ) живое: имена, шум голосов, скамейка, уголок рта, день, тьма из ночных кошмаров…

«Конец же дня выбил у меня из-под ног хлипкую скамеечку, и я повис как в петле, задыхаясь и дёргаясь, и ничего не мог изменить».
«Он играл из себя простачка, мелкопоместного мента в низкой должности. И говорил соответственно – присаживаясь на гласные и роняя уголки губ».
«Лежать. Тихо, не шевелясь. Зажмурив глаза до белых разбегающихся точек. Тогда они подумают, что Алина спит. Поснуют по комнате, обнюхают, подуют в затылок и уйдут. И чёрная каша, плотная, с комьями, станет воздухом, и Алина снова сможет дышать …
… Надо бы лампу, только руку протянуть, но рука не слушается, лежит под подушкой сломанной веткой. Они выходят из щелей в середине ночи – голодные, злые, жадные до прерванных снов. Стоит очнуться, и ты уже добыча, и тебя едят тонкими сильными хоботками. Хуже этих гостей только люди, трущиеся в темноте под чужими окнами».

Если открыл первую страницу, то обратного пути нет.
Сидишь такая циничноя, суровоя, даже не отстирываешь кровь врагов с платьица, ибо нефиг! И вдруг броня начинает истончаться, крошиться старой вафлей…
Не то чтобы я была плакса, но бывают эмоции, которые выплёскиваются солёным, смывая напускное.

Да, финал – это контрольный в голову.

А книга из тех, что хочешь прочитать ещё раз, как только закрыл последнюю страницу.

Источник