5

Я думал, что в мире не может быть ничего страшнее и опаснее царских сновидений, ибо они сеют кровь и смерть, и тучнеют от них лишь крокодилы.

Эта книга - как египетская роспись, и не вольного амарнского стиля, а каноническая, важная и все равно чарующая. Главный герой виделся мне застывшим в ритуальной позе на стене собственной гробницы, а рядом иероглифы повествовали бы о его жизни то ли для далеких потомков, то ли для предков и богов. Степень стилизации здесь высока, и отсылки к какому-нибудь древнему тексту сменяют одна другую. Само имя героя литературно, чего он, собственно, и не скрывает. Отчасти он повторяет путь того, другого Синухета, бежавшего из Египта в широкий чужой мир четыре тысячелетия назад. Он тоже мог бы сказать о себе: "Передавала меня страна стране" - Вавилон и Хеттское царство, Иерусалим и Крит. И, конечно же, Ахетатон, Горизонт Атона.
Ахетатон - потому что немало строк посвящено Эхнатону и его религиозной реформе. Эхнатон здесь создан из противоречий, мечтатель и фанатик, живущий правдой, согласно своему титулу, и совершенно неспособный эту самую правду услышать. Даже Нефертити признается, как трудно ей безмятежно улыбаться при виде очередного безумства фараона, - а улыбаться-то она должна, если хочет сохранить собственное положение. Но при этом Мика Валтари передает невероятное обаяние Эхнатона, которое ощущаем даже мы, спустя тысячелетия. Циничный, умный, жесткий Хоремхеб, и тот говорит об Эхнатоне: "Воистину, если б можно было привести сюда и поставить перед ним всех людей, которые только есть на свете - чтобы он с каждым поговорил, прикоснулся к ним своими легкими пальцами, - я уверен, мир изменился бы! Но ведь это невозможно". Это невозможно, - эхом откликается Синухе, и кажется, что он последовал за Атоном просто из-за своего беспокойного сердца и, что греха таить, своей слабой воли, а не потому, что увлекся мечтой Эхнатона о мире без нищеты, войн и лжи.