3.5 Культурный слой

Течет река Мнемозина, течет и петляет. Еще один день еще один рассказ. Сегодня это будет история о Михаиле Григорьевиче Рабиновиче - советском и российском историке, археолог е этнографе, москвоведе и первом  руководителе Московской археологической экспедиции. 

Как и положено река берет свое начало в детстве героя. Рождение на полях гражданской войны, московская коммунальная квартира с одной на тридцать  человек  ванной, кухней и уборной. Не знаю, почему, но все описание  детства Рабиновича  написано так будто это не воспоминания, а своеобразная модернистская проза. Запредельное количество описаний в духе Пруста, бурно струящийся поток сознания, рождающий настоящий фестиваль абстрактной мемуаристки. Растекается мысию, да и мыслью Рабинович, что иногда, о чем идет речь я понимал только странице к третьей, а повествование, начавшись с московского фонарщика, запросто перемещалось к пражским соборам, башням и мостам в пределах одного абзаца.  Дача, Лето, кузины, тети, дяди и прочие дальние близкие еврейские родственники которым нет числа. Кто все эти люди не раз и не два по мере чтения я буду задавать себе этот вопрос. Детство Рабиновича это скорее про чувство, нежели, про историю, нужно просто поймать волну в этом океане безвременья  и тогда текст заиграет новыми красками. Какая там империя, когда есть сентябрьский полдень в  Крыму и море? Ныряй, лови волну, но смотри только не захлебнись густописью. Иногда в тексте Рабиновича встречаются такие жемчужины, что Саша Соколов на пару Михаилом Шишкиным, наверное, обзавидововались бы. Остаётся только удивляться, откуда у прославленного археолога  взялся такой  литературный талант.

Уходит детство и вместе с ним из текста Рабиновича уходит магия, и повествование принимает довольно стандартный для советских воспоминай тон. Первая пятилетка, надежды и убеждения советской  молодежи тридцатых годов, начало террора, показательные процессы, поиск вредителей, осуждение  от «простых» рабочих и людей из народа, исключения и увольнения, сломанные  жизни, первые ростки культа личности, сочувствующие, враги народа, союз  с Гитлером  и как кульминация всего приход неправильной несправедливой  войны, осада Москвы, голод, 32 часовые смены в штабе ПВО, встреча нового 42 года, постепенное возвращение к повседневной жизни, археологические инспекции в Новгород и Смоленск, день победы.  

С окончанием войны в жизнь Михаила Григорьевича приходит новая напасть, вектор на борьбу с космополитизмом и человек с фамилией Рабинович никак не может заниматься и писать об археологии Москвы. Трудно вообразить и ужасно осознавать что всего, каких то 70 лет назад страну так сильно занимал вопрос пятой графы, но, тем не менее, факт остается фактом, были квоты и были подлые и лицемерные увольнения, пример которого очень наглядно и описывает Рабинович в своей книге.

Со смертью Сталина, в страну  постепенно приходит оттепель. Опять раскопки, работа на территории кремля, литературные знакомства. Мелькаю имена и судьбы, в котором опять совершенно не ясно кто же все эти люди. Однако из всей этого круговорота профессоров и академиков  в природе можно сделать один неимоверно удручающей вывод со сменой   власти страну поразил новый недуг и на место страха пришла подлость и отстаивание своих шкурных интересов. В записках Рабиновича не раз и не два будут описаны подобные истории клеветы, подстрекательства и интриг ради теплого институтского места, премии и статьи в журнале. 

В своеобразной финальной части записок они самым логическим образом превращаются в некрологи друзьям, писателям и коллегам.  Перед читателем предстает самый настоящий парад мертвецов с самыми разнообразными судьбами, разной степени трагичности, странным образом текст им вовсе заканчивается на самоубийстве одного из друзей Михаила Григорьевича.   
 
 Самая последняя записка Михаила Григорьевича датируется 89 годом, не знаю почему ведь прожил он вплоть до 2000 года и конечно было бы очень интересно узнать его взгляд на страну уже после развала союза, но к сожалению или к радости имеем то что имеем. 89 год, СССР записки советского интеллектуала, будто  смотришь полуночную программу телеканала культура или ностальгия, где рассказ совершенно незнакомого тебе человека состоящий из иногда скучных, а иногда крайне увлекательных  подробностей интересной биографии   сплетаются  в одно многогранное  и уникально полотно, имя которому жизнь