4

Абсолютно безнадежное дело писать рецензию на литературоведческую работу специалиста такого класса, как Бахтин. Мне, как просто интересующемуся человеку, отнюдь не все было понятно, как говорится, слова понятны, а смысл ускользал, поскольку надо быть очень подкованным в той области, которую исследует Бахтин. И не все готова я принять гипотезы, которыми оперировал автор. Иногда даже, зная, что я читаю серьезную работу, научную, срабатывали стереотипы и некоторым образом коробило описание плюс достаточное частое цитирование всех "низких" подробностей. Потом вроде привыкаешь, но контраст при чтении непосредственно Рабле и работы Бахтина - да, есть такой момент.

Но, с другой стороны, просто познакомиться с бахтинской расшифровкой многих моментов оказалось интересно для расширения собственного понимания тех далеких времен и того, что им сопутствовало. А далее достаточно любопытным оказалось прочесть о том, как современники Рабле интерпретировали, понимали или не понимали его творение. Хотя четкого ответа на этот вопрос мы не найдем, но можно понять, что жизнь человека в его телесной оболочке несла ему как потери, так и радости, обращаясь к аналогии плодородия земли, а также других ее состояний, жизнь и рядом смерть, противопоставление друг другу одних явлений другим, вся эта суета, которая, если присмотреться, не есть ли вечное вращение по кругу, от рождения к смерти, и опять заново. Колесо сансары в вечном движении. И в то же время то, как представлял многие вещи в своих произведениях Рабле, шиворот-навыворот, чтоб еще раз сказать, что воспринимать все серьезно, особенно жизнь, в которой каждый ходит под угрозой смерти, не стоит.

И вот, кстати, о серьезности. И о страхе. Еще одна четко озвученная цель - "развеять атмосферу мрачной и лживой серьезности, окружающую мир и все его явления, сделать так, чтобы мир выглядел бы по-иному", а также "освобождение от мелкочеловеческой серьезности житейских дел, от серьезности страха, которая сгущалась в мрачных образах конца мира, Страшного суда, ада и в образах рая и загробного блаженства". И в свете того, что "мир не мог стать предметом свободного, опытного и материалистического познания, пока он был отдален от человека страхом и благоговением", определенное фиглярничанье "приближало мир к человеку".

А мое внимание было еще обращено на одну из историй Рабле, в которой в некоторой жидкости, не будем уточнять, это часто у Рабле встречается, утонуло много тысяч парижан, и когда его спросили по поводу его действий, он отвечал, что это было "для смеха", и от оригинального звучания его ответа на французском и произошло название города Парижа. Исторические отсылки, кстати, к еще более уходящим вглубь временам, на которые указывает Бахтин, чуть не ко временам общинной охоты, это тоже одно из объяснений этого карнавала жизни, постоянно встречающегося у Рабле. Еще из истории, на сей раз истории литературы, было приведено такое творение, как "Вечеря Киприана" где-то из перых веков нашей эры, обратившись к которому, многие раблевские вещи в его романе уже не кажутся чем-то престранным. Или исторические аллюзии на некоторые факты, не самые широко известные сегодня, но в то время намеки на эти вещи в качестве упоминания имело смысл, особенно в политике. Намекнуть, ху ис ху для того времени было актуально.

И сатира, которая все же остается сатирой, какая бы трактовка не была. Под ее острие могло попасть все, что угодно, начиная с монашеской аскезы и монастыря, как института, иных инструментов церкви, и далее - все прочие явления, которые на первый взгляд являли собой нечто серьезное, либо, наоборот, в своей сути заключались поводы, которые подлежали осмеянию. Я, конечно, несколько необъективна, но я не могу пройти мимо направленных в сторону церкви стрел Рабле и не поаплодировать им. Современные, кстати, истории, в виде, например, комиксов про Астерикса и Обеликса, и соответственно, фильмы с Депардье в роли Астерикса наглядно демонстрируют поистине пантагрюэлевские доблести. Просто несколько скромнее. Значительно скромнее.