5

В двадцать два года: батюшки, у меня ведь «Франкенштейн» не читан! Не знаю, что и сказать в свое оправдание. «Зато я фильм в семь лет посмотрела»? Вообще это был эпизод «Вишбона» по мотивам.

Вместо окаменелости, на которую я в своем неведении рассчитывала, получила роман, который вообще не нуждается в привязках ко дню сегодняшнему, историко-литературных справках и адаптированных версиях. Это старый новый weird; концентрат того, чем сейчас живет и дышит маргинальная фантастика. Даже без поправки на возраст и, соответственно, лексику, «Франкенштейн» вписывается в современную традицию, которая, не умаляя достоинств вампиров и вервольфов, лирическим героем избрала голема. В параллельной реальности этот роман вообще должен быть новинкой литпрома и издаваться с какой-нибудь жуткой аннотацией типа «диковинная история в старинных декорациях... крестовый поход творца против творения... поднимется ли его рука на создание, овладевшее уже словами „добродетель“, „справедливость“ и „Пандемониум“?» Вообще эта красноречивость франкенштейновского изделия смущает уже не одно поколение, но, думается, зря смущает: современный читатель симпатизирует монстру не в последнюю очередь из-за этих патетических фрагментов. Тут, наверное, тот же механизм, который при прослушивании самой безобидной и легковесной поп-песенки рисует образ злого кукловода за кулисами, — только в обратную сторону: существо, едва открывшее для себя палку-копалку и тут же заговорившее на языке Мильтона — это уже, извините, само воплощение Духа.

Отдельное удовольствие — пробежаться по интерпретациям. Сколько тут зубов сломано! Для меня фаворитом (не иронизирую) стала трактовка о «послеродовой депрессии Франкенштейна». Только без отсылок к биографии Шелли — а, надо сказать, в связи с этим мотивом настойчиво вспоминают не только смерть ее первого ребенка, но и тот факт, что мать самой писательницы умерла при родах. Еще любопытно замечание о том, что Прометей есть антигерой не потому, что пошел против воли богов или законов природы, а из-за того, что «склонил человечество к греху употребления мяса» (Леонард Вулф) — и любопытнее в свете того, что творение «Современного Прометея» — убежденный вегетарианец («я не уничтожу ни ягненка, ни козленка ради насыщения своей утробы; желуди и ягоды — вот все, что мне нужно»). Наконец, усиленно акцентируемое «я буду с тобой в твою брачную ночь» монстра, обращенное к Франкенштейну: в самом деле, праздник для исследователя. В моем издании это прокомментировано просто: «hints of incest». Впрочем, в самых надуманных трактовках ничего плохого не вижу: эти люди дают классику свой голос и слушают — вдруг зазвучит какая-нибудь фантомная мелодия. И звучат же. Скоро двести лет как звучат.