2 Король и ̶к̶а̶п̶у̶с̶т̶а̶ клюква...

Очередная попытка в исторический роман известного французского гуманиста Жана-Кристофа Руфена. На этот раз объектом гуманизации был выбран авантюрист и путешественник 18 века Мориц Август Бенёвский (если загробная жизнь существует, бедолага определенно в гробу не раз перевернулся).

Не знаю, намеренно Руфен это делает или просто в очередной раз наступил на те же грабли, но он снова приписывает свои мысли и жизненные ценности исторической личности, которая в реальности подобного мировоззрения не придерживалась. И если с Жаком Кёром подобный фокус еще был допустим, поскольку от финансиста никаких дневников не осталось, то Мориц Август вроде как оставил после себя мемуары, на которых роман и основывается. Вот только, кроме самого Бенёвского, в романе имеется второй рассказчик - Афанасия Нилова, якобы единственная любовь и подруга жизни, прихваченная с Камчатки. И эта романтическая линия временами превращает роман в откровенный фарс. Пока повествование идет от лица Бенёвского, оно еще сохраняет некоторые отголоски историчности как по мыслям, так и по стилю, но стоит Афанасии взять слово, как начинается форменный ромфан.

Я допускаю, что барышня вполне могла существовать в реальности, но, как и многих других своих пассий, Бенёвский оставил бы ее за кормой. Приключенцы 18 века со словом "любовь" рифмовали "сеновал", и кузнец им был не нужен. Но проблема даже не в этом, а в самом рассказе Афанасии, в нелепостях ее поступков, в постоянных рассуждениях, о чем на самом деле думал или не думал Август, и прочих особенностях, присущих именно фанфикам, особенно тем из них, которые пытаются "переписать" оригинальный текст. Представьте, что вы пытаетесь вписать своего персонажа в "Три мушкетера", например, при этом не изменив основной сюжетной линии. И этот ваш персонаж является "настоящей" любовью миледи, и, кроме него, она никогда ни с кем... ну, вы понимаете.

Ко всему, русские в романе все безымянные, даже те из них, чьи имена известны. Кроме Афанасии, разумеется. Всех, независимо от степени приближения к героям, называют исключительно по фамилиям, и почему-то только русских. Непонятно, зачем в повествование вводятся другие известные личности, такие как престарелый Бенджамин Франклин или Казанова. Характерно послесловие, в котором Руфен признается, что для него Бенёвский "лишь оболочка, и каждый волен наполнить ее чем угодно". По мне, так наполнение настолько не соответствует оболочке, что лучше бы и не наполняли. В общем, с романами Жана-Кристофа Руфена я покончила. В конце концов, он не единственный пишет исторические романы.