4.5 Когда б вы знали, из какого сора растут гении

Вертопрах. Жуир. Эфемер. Живет не по средствам. Тщеславен. Хвастлив. Безответственен. Не способен к какой-нибудь сознательной и практической деятельности. Числится в каком-то ведомстве, но не работает. Выдает желаемое за действительное. Любит приволокнуться. Изменяет жене с куртизанками... Красива. Жеманна. Беспечна. Ничем не интересуется. Чудовищно ленива. Благоговеет перед светом. Бесхозяйственна. Выдает желаемое за действительное. Бьет дворовых девок и собственных детей. Любит только младшего сына.

В этом доме прожигателей жизни, Стивы Облонского и Маниловой, Сергея Львовича и Надежды Осиповны Пушкиных, нет любви, но, по счастью, есть кое-что очень важное: книги. В этой семье, где с Сашей разговаривает только Арина Родионовна, с ним на разных языках говорят книги. Стихи разрешенные, стихи запретные, упрятанные в ящик. И есть дядя-поэт Василий Львович, почти близнец отца, жуир и вертопрах, но с поэтическим талантом.

"Александр привык в отцовском доме к разговорам о стихах: особый блеск в глазах появлялся у дяди, отца, друзей их, когда они говорили о стихах, театре, женщинах и счастье в картах".

Тон первой части - "Детство" по большей части юмористический, жанр скорее - комедия. Давненько я так не смеялась. У Тынянова явно был сатирический дар. Саша Пушкин (впрочем, автор зовет его исключительно "Александр" или "он") в этой части дан только намеком, абрисом, основной эпитет к нему - "дикий". На этих страницах властвуют отец и дядя, оба нелепые, самолюбивые, описанные иронически-снисходительно.

Во второй части - "Лицей" - меняется и место действия, и стиль автора. Тон становится серьезным, масштаб событий увеличивается, отводится место императору Александру I, Сперанскому, министру просвещения Разумовскому и др. Пушкин больше не существует отдельно в съемном домике в Москве, его взросление включается в контекст истории. По Тынянову, без Лицея не было бы Пушкина, а без Сперанского не было бы Лицея. Сперанский силится изменить Россию: отныне дворяне должны служить, а не числиться. Барская прослойка, которая привыкла жить за счет крепостных, получать жалованье и наслаждаться жизнью просто по праву рождения, урезается в правах. Но это люди уже сложившиеся. А лицей - это проект питомника для будущего, нового, ментально другого дворянства и высших государственных деятелей. Задача воистину наравне с божественной: "создать новую породу". Трудолюбивых, не раболепных, добродетельных, умных. Эти люди не будут брать взятки, бесцельно проживать век, пресмыкаться. Они будут создавать новые законы и отменят крепостное право. Их идеалом станет служение Отечеству.

Саша Пушкин, раньше почти не общавшийся со сверстниками, оказывается в совершенно другой среде. К его попаданию в Лицей привел ряд случайностей: дядя сгоряча обронил обещание, император убрал из проекта положение об учениках только из знатнейших семей, нашелся покровитель, по знакомству походатайствовавший о нем. В Лицее у Пушкина появляются друзья, недруги, кумиры, он впитывает в себя все новое. В нем прорастает зерно поэзии, занесенное еще в отчем доме. Война 1812-го года и гибель родного дома в огне заставляет его повзрослеть. Эта война заканчивается, но продолжается другая: старого, заскорузлого, тяжеловесного и нового, легкого, жизненного стиха. Из Лицея, где замыслили создать новых людей, в итоге выйдет тот, кто окончательно утвердит эту новую поэзию.

Третья часть - "Юность" - уже окрашена в трагические тона. Казалось бы, ничего еще не произошло, до дуэли еще далеко. Только слабеет и медленно умирает сам Юрий Тынянов, что сказывается и на усложненности стиля этой части, и на ее настроении. (Читать эту часть труднее всего.) Казалось бы, еще нет никакого Николая I, он даже не наследник престола, но уже в истории Карамзина мы видим провозвестие будущей судьбы Пушкина. Писатель и историк, создавший многотомный труд, вынужден околачиваться в недостроенном домике, униженно просить об издании своего сочинения и терпеть наглые ухаживания императора Александра I за своей женой. Вместо свободомыслящего Сперанского всем рулит вояка Аракчеев, и никакого ожидавшегося после победы над Наполеоном освобождения рабов не происходит. В итоге надломленный Карамзин приходит к оправданию и крепостного права, и самодержавия: "Не есть ли это рабство - самою природой поставленное правило, спорить с которым - невозможно, а говорить о нем - детскость?... А самовластие - или, лучше, самодержавство - необходимо, и это тоже доказано временем..."

Сгущаются сумерки. Пушкин был впервые выслан за свои стихи еще при Александре I, хотя принято думать о Николае I как о душителе его свободы. Но ссылка оказывается на пользу его таланту. За всю жизнь бывавший только в Москве, Петербурге и Царском Селе, он впервые видит Россию:

"А здесь он с глазу на глаз, лбом ко лбу столкнулся с родной державой и видел, что самое чудесное, самое невероятное, никем не знаемое - все она, родная земля, родная держава".

На последних страницах стиль самого Тынянова достигает невероятной поэтической красоты, глубины и емкости, конгениальной самому Пушкину:

"Он был выслан на точную речь".
"Вечер падал слышный и явный в Кафе. Темнота и теплота были весомы и зримы".
"

Самый сильный, ошеломляющий образ книги - сцена, которую видит Пушкин во время ссылки на юге России: двое каторжан в кандалах, скованные одной цепью, уплывают по реке. Этой "жаждой свободы" ведом и сам Пушкин. Чувствуется, что Тынянов, пишуший третью часть романа в 1943-м году, томим той же жаждой.

Известно, что Пушкин не оставил дневников. Думаю, что при достоверности основных фактов по большей части "Пушкин" - это все же смелая реконструкция, не лишенная привнесенных в нее воззрений самого Тынянова. Мы читаем не про Пушкина, а про Пушкина глазами Тынянова. Поэтому по сути, мы читаем про самого Тынянова и даже про сталинскую Россию. Писатель (и поэт) тоталитарного времени, пишущий биографию поэта (и писателя) деспотической эпохи, - подоплека выбора героя и чаемое родство с ним очевидны.

Как это было на самом деле, мы не знаем. Но "Пушкин" - это великолепно написанная версия событий, которая доставила мне подлинное и уже, увы, нечастое удовольствие от чтения.