5 ̰Д̰о̰ч̰ь̰ эгоцентричного отца, или Завтрак ̰с̰в̰я̰щ̰е̰н̰н̰и̰к̰а̰

Мысль заменять в священных текстах слово "любовь" словом "деньги", нашедшая своё многократное отражение в романе «Да здравствует фикус!», как оказалось, владела Оруэллом и при написании этого произведения. Здесь она вложена в уста одного скандально известного героя - мистера Варбуртона. Но, находясь в бедственном положении, даже кроткая и смиренная дочь священника Дороти вспоминает это излюбленное рассуждение своего соседа, нечастые встречи с которым ей страшно нравились, и всерьёз задумывается о гораздо более жизненном звучании вечных истин при подобной перестановке слов.

Провинциальный священник Чарльз Хэйр совершенно не способен на любовь и сострадание не только к окружающим людям, но и к единственной дочери (что является одним из важных признаков злокачественного нарциссизма). Он превратил Дороти в викария без зарплаты и по совместительству - в домашнюю прислугу, которая, зная о крайней скупости отца, боится даже лишний раз попросить денег на хозяйство. Сам же святой отец – неудачливый игрок на бирже, умудрившийся в процессе инвестиционных операций сократить унаследованное состояние в 4 раза. Более того, львиную долю собственного жалкого дохода священник с завидной регулярностью безвозвратно спускает туда же. И, благодаря несносному характеру, паству своего прихода ему тоже удалось уменьшить за годы служения в несколько раз.

Все мы родом из детства. И, конечно, Дороти - не исключение. В возрасте до 9 лет девочка неоднократно была свидетельницей «сцен кошмарных отношений отца и матери», которые происходили почему-то в её присутствии. Это стало источником непобедимого сексуального страха. И, будучи ещё ребёнком, Дороти для себя твёрдо решила, что замуж она не выйдет никогда. В юности героине встретился очень достойный молодой человек, много раз просивший её руки. Причём сама девушка была бы счастлива стать его женой, но патологический страх перед интимной стороной супружеской жизни заставлял её отказывать жениху, который, конечно, ничего не понял и уехал. «Как все люди с психическими отклонениями, она не вполне чётко сознавала, что они есть в ней – отклонения». Возможно, именно эти отклонения и стали одной из причин временной потери героиней памяти. И тогда «её потеря памяти всего лишь подсознательный способ выйти из тупиковой ситуации. Сознание, загнанное в угол, порой странные шуточки выкидывает». Дороти вдруг обнаруживает себя на шумной улице незнакомого Лондона без средств к существованию и без понимания, кто она…

Священник же, узнав утром о неожиданном и странном исчезновении дочери, был разгневан, прежде всего, тем, что ему пришлось (о, ужас!) готовить себе завтрак «собственноручно, своими священными перстами». И именно из-за этого его сердце восстало против Дороти: «Девушка, исчезающая из дома, забыв даже про завтрак для отца, способна на что угодно».

Через какое-то время память вернулась к героине. И дочь стала заваливать отца письмами с мольбой о помощи, но ответа не получала. 8 месяцев, проведенных вдали от дома, были наполнены страданиями, лишениями, бедами и серьёзнейшими испытаниями. Но после возвращения пропавшей дочери в родные пенаты сухой и холодный отец-нарцисс встретил её так, будто она уезжала на выходные, и лишь формально поинтересовался, не дуло ли в поезде. И Дороти поняла, что вместо сочувствия и утешения она получит от него лишь колкости и упрёки.

«Подлинно значительные вещи происходят в сознании». За время скитаний дочь священника безвозвратно потеряла свою прежнюю веру, которая «как-то растворилась». Всё, во что раньше она верила, увиделось вдруг бессмысленным и глуповатым. Зато внутренний защитный блок-запрет на сексуальные отношения оказался очень прочным и нисколько не пошатнулся, в отличие от веры. И именно он снова заставил Дороти отвергнуть предложение руки и сердца, неожиданно поступившее от Варбуртона. Хотя на этот раз не обошлось и без некоторого женского колебания, место которого вскоре занял знакомый «всплеск панического ужаса» перед интимной близостью. Несмотря ни на что, к мистеру Варбуртону героиня была душевно привязана, она считала его своим другом, «от него единственного шло какое-то сочувственное понимание». И именно он (а не отец!) приехал за пропавшей Дороти, чтобы отвезти её домой. Но искренняя попытка помочь девушке вырваться из замкнутого круга ему не удалась. Получив отказ, «Варбуртон оставался стоять, глядя с покорным, почти улыбчивым разочарованием». Таким образом, на личной жизни, возможном женском счастье и счастье материнства героиня собственноручно поставила окончательный жирный крест.

«Решение главной проблемы в том, что надо принять отсутствие решения». Несмотря на пережитый опыт, после возвращения домой Дороти всё же не сумела побороть себя и выйти из зоны комфорта, чтобы изменить свою жизнь. Ведь гораздо проще убеждать и успокаивать себя тем, что ей «дороже всего привычное» и что всё будет нормально, когда она снова втянется. 28-летняя героиня так и не решилась покинуть родительское гнездо и жить своей жизнью. Она предпочла и в дальнейшем оставаться бесплатным придатком-приложением к жизни равнодушного и нарциссичного отца.

Дороти много размышляет об утраченной вере, на место которой ей совсем нечего поставить. «Душу, жившую религией, ужасает и отвращает мир, вдруг оказавшийся без смысла». Но в конце концов она ощущает, что «вера и неверие очень похожи друг на друга, если ты занят близким, нужным тебе делом».

Хоть внутренняя жизнь героини и претерпела изменения, но они не находят своего отражения в жизни внешней. Дороти снова впрягается в прежнюю лямку и исполняет роль помощницы священника и прислуги эгоистичного и нарциссичного отца, которого всё это очень даже устраивает. Ведь для него поданный вовремя завтрак гораздо важнее счастья дочери, которую он заставляет «биться в рабской суете, сражаясь, чтобы свести концы с концами». А что с ней будет после его смерти, отца-нарцисса не волнует вообще. Ведь тогда священник уже не будет нуждаться в завтраке.