5

Мысль материальна, если она послана от одного человека к другому, и чтобы убедиться в этом, не надо читать сочинения философов. Живущий на Аляске и напряженно думающий о своем родном и близком, который в это время пересекает пустыню Гоби, посылает ему свою любовь и тревогу: так соприкасаются души. Эта связь чиста и надежна, ибо невозможно родному человеку послать таким способом ложную мысль. Другое дело – в письмах: легче солгать в первый раз, а потом поддерживать единожды написанную неправду.

Вот так точно моя бабушка (мамина мама) узнала, что теперь она не жена солдата, защищающего Родину и свою семью, а уже вдова. Похоронка на дедушку пришла только к концу войны, спустя 2 года после гибели дедушки. О повторном замужестве бабушка даже не думала. Она всем сообщала на такие глупые вопросы единственное: «Мой муж – Никита. Так что ж что погиб? Он мой муж.»

Помолчали. Матрена расправила сбившееся одеяло, и Максимыч, взглянув мельком на правую руку с венчальным кольцом, еще раз подумал, как трудно будет его снимать, и о том, что надевал-то кольцо он, а снимать — ей.

Я не знаю, как анализировать произведение, написанное не о какой-то отдельной семье, а о своей родной и такой одновременно далекой. Как жила моя бабушка, получив похоронку? Как она поднимала троих детей? Я многого не знаю. Раньше не очень-то интересовалась, а сейчас и спросить уже некого…

Старуха осталась жить, плохо представляя, как это делать, но смутно зная, что так нужно.

Так жила и моя бабушка. Только позвольте, у меня ведь и папина мама была, она тоже осталась одной, и тоже несла тяготы немецкой оккупации с четырьмя детьми на руках. Дедушка воевал… Этот дедушка вернулся, тут вроде бы всё хорошо. Только как и Матрена, моя бабушка многого не смогла ему простить. Он ушел к другой. И не могу обвинять, не могу осуждать никого…Всё это жизнь. Всё это было…

Но не в том ли бесценное достоинство прошлого, что его можно извлечь из послушной памяти в любую минуту, а порой оно внезапно - и часто помимо желания обладателя - встрепенется само, окликнутое то ли полузабытой мелодией, то ли тонкой струей щемящего душу запаха.

А маму судили во время войны. Ей было 17 лет, и она опоздала на сенокос из-за больной сестренки. Доносчиков хватало всегда… Но опять же – я не имею права судить…

Этим чёрно-белым поколениям достались две мировые войны, десяток революций, гражданские войны, интервенции, голод, коллективизация, раскулачивание, культ личности, холодная война, Карибский кризис, локальные конфликты, гонка вооружений и продовольственная программа.

Мои родители лучше находили общий язык с моей дочерью. И меня всё останавливали: «Не ругай её, она еще много тумаков получит от жизни» Жалели… И до последних дней жизни всё волновались обо мне. Я была для них всё той же маленькой Ленкой.

Детьми остаются только до тех пор, покуда живы родители. Теперь они сами остались старшими и чувствовали спиной холод и одиночество: там, за ними, больше не было никого.

После папиной смерти я еще 13 лет была дочей. 18 октября 2010 года я этой привилегии лишилась. Как впрочем, и любимая внуча моих родителей.

Бабушка не существует без внучки, а внучка бывает внучкой до тех пор, пока у нее есть бабушка.

… Лица. Сквозь сероватую или коричневатую зернистость, словно сквозь накопившуюся за десятилетия пыль, глядят лица, которые так не похожи на меня. Но посмотрю в зеркало — да, фамильное сходство заметно, только эти лица выражают то, чего мне так остро не хватает.

Чего же мне так не хватает? Почему их лица так спокойны, а моё всегда в панике или в какой-то тревоге? Сейчас, к концу книги я начинаю понимать. Они уже достигли того берега, они смотрят на меня и моих родных из той дали, в которой мы обязательно встретимся. Они уже знают ответы на все вопросы, а экзамены мои, и всех живущих ныне еще не подошли к финалу. Нам их еще сдавать. И правильным будет наш ответ или нет, еще не известно. Мы еще здесь…

Неполным будет знакомство с семьей Ивановых без этой книги: Елена Катишонок Против часовой стрелки .
А тут я написала об этой книге продолжение своей боли.