4 Варвар в саду или посторонним В

Коллеги, с первой же строки спешу предупредить - не обманитесь как я. Это сборник эссе, связанный поэтичными мыслеформами автора, поток его сознания. До Молли Блум ему далеко, однако энциклопедические знания совместно с занятными фактами могут придавить и отвратить от книги. Здесь о вечности, которая спит в каждом из нас. Возможно, хороший вариант ничего не ждать или вообще читать в путешествии. Тогда вдруг среди всех этих развалин, среди людей, ушедших в результате наводнений и воин, где-то посреди белых камней и благородного сияния древности - он, Херберт! Стоит с блокнотом среди развалин и заблудился где-то в музее, ворчит как дед с неудовольствием, когда узнаёт о часе закрытия. Крит, Афины, Самос, Этрурия и внезапно британский Рим. И этот голод, любопытство и восхищение - взгляд путешественника во времени, который не зазорно у него подхватить и скопировать. Он написал это в середине 70-х, но я почти верю, что он все еще сидит где-то там, изучая линии полета птиц, обмахиваясь панамкой, багровея от жары. Ты неспешно бредёшь со своим другом - профессором из Оксфорда, который делится своими мыслями и утончённым взглядом на цивилизацию. Внемли:

В вышине, над затуманенным и слабо видимым горизонтом - нечто неразличимое, замутнение голубизны, пятнышко серого цвета, обретающее форму, и я отчётливо вижу верхушку горы, висящую в воздухе, словно в японских пейзажах Она невыразимо прекрасна, эта отдаленная скала, поднятая в воздух туманом... И это - остров. Так явился мне Крит, - с неба, словно божество.

Поэтизированные путевые заметки получили название "Лабиринт у моря". Первая ассоциация - Минотавр, вторая - дворец Миноса, третья - церемониальные огромные топоры лабрисы, отождествляемые с дворцом в Кноссе. Поэтому путешествие по Греции со Збигневом Хербертом начинается с Крита: Ираклион и его археологический музей, Кносс, Фест и пещера Дикте. На континенте: Эпидавр, Браурон, Дельфас, печальная Спарта, Олимпия, мыс Сунион, Коринфский залив, Микены и, наконец, Акрополь. Затем остров Делос и остров Самос. В конце концов, две главы, более или менее из Италии, я бы написал римские, но одна из них посвящена этрускам, а другая - Британии в целом и Валу Адриана и восстанию Боудикки в частности. Изначально я был привлечён именно этруссками, глава о которых оказалась самой маленькой и чахлой по сравнению с остальными. Приятно было видеть, кстати, что археология не стоит на месте, и некоторые гипотезы, принимаемые Хербертом за аксиомы, ошибочны. К примеру, Капитолийская Волчица не является этрусским памятником, а пришедшим из каролингской эпохи - детальный анализ и результаты исследований изотопов углерода кажутся однозначными.

Конечно же, этот сборник эссе не является справочником. Здесь мы не следуем маршруту, но витаем по синапсам автора, следуя его немного хаотичным мыслям. Долго останавливаемся в неожиданных местах: во Львовской гимназии для уроков латыни, трогаем Фрейда в путешествии, спим с Периклом и его женой Аспазией, спрягаем на латыни puer bonus, servus miser и т.д. Читатель узнает о величии и ошибках сэра Артура Эванса и странной любви Херберта к Шлиману, а в 19 веке в Афинах постарается понять преемственность истории. Но больше всего мы будем смотреть и слушать лекции.
Есть оммажи Гомеру:

Вот в многозлатых Микенах дворец Пелопидов кровавый

Или просто чувственные объёмные:

Высоко, он!..Я повторял себе неуклюжую формулу: он есть, и я есть, и огромное пространство времени, отделяющее наши дни рождения, сжималось, падало в обморок. Мы были современными

Любое описание - не более чем инвентаризация элементов, и поэтизация оживляет его, вплетает в пейзаж. Становится ясно, почему именно греки лучше всех(по мнению автора, конечно) делали архитектуру частью пейзажа, его дополнением и увенчанием. Важный аспект этой книги, то, за что я не смог поставить оценку ниже 4 - попытка ответа на вопрос, что же такое искусство? Почему и как мы это ощущаем?
Збигнев Херберт вспоминает, что в музеях он часто выбирал для себя один предмет и старался запомнить его как можно точнее. Иногда он делал наброски, выученные наизусть: рисунок на вазе или рельеф на саркофаге. Он отказывался от дополнительной поездки, чтобы посвятить еще один день тому, чем он восхищался. И это достойно уважения.

В итоге получаем некий "гуманитарный научпоп", с одной стороны - с потрясающими и прекрасными выводами о традициях, например, с другой - жутко перегруженный скачками мыслей автора и рассуждениями наподобие связей этрусков с кельтскими друидами через традицию гаданий на органах животных. Для любителей поосязать слова, короче говоря.

Отдельно хотел сказать о паршивой вычитке книги, но я им всё простил за превращение Плутарха в Плутараха. Плутарах и все-все-все; Плутарах, который живёт на крыше; Бойцовский Плутарах; Последний из Плутарахов; Возвращение в Плутарах... Ну, вы поняли.