4

-Ты сказал, что реальность выдумали люди, лишенные воображения. Но разве мы не можем совершить еще один шаг? Разве мы не можем вообразить реальность?
Чарльз снова откинулся поудобнее на диване; он чувствовал себя как рыба в воде в подобных умозрительных рассуждениях, к которым привык с университетских лет; в действительности, с толкованием таких материй он с той поры значительно не продвинулся.
– Конечно, можем, – отвечал он. – Все зависит от языка. В конце концов, реализм – такая же искусственная штука, как и сюрреализм. – Эти фразы он помнил назубок. – Реальный мир – это всего лишь последовательность интерпретаций. Всё, что записано, мгновенно становится чем-то вроде художественного произведения.

Акройд - отличный популяризатор истории, но романы у него раз на раз не выходят. "Процесс Элизабет Кри" - одна из самых моих любимых книг, а "Дом доктора Ди" - один из самых ужасных моих читательских опытов. Когда я начинала читать "Чаттертона", когда Акройд представил своих персонажей, которые ну очень мне не понравились как люди, я подумала, что это еще один "Дом доктора Ди". Но чем больше я читала, тем сильнее мое мнение менялось.

В книге несколько временных пластов. Один временной отрезок - это наше время, примерно конец 1980х, второй - викторианская Англия, когда был написан портрет на смерть Чаттертона, а третий - собственно жизнь Чаттертона почти с начала и до самого конца. Сюжет прыгает из одно места в другое, даже есть часть из рукописи 18 века, с соответствующей стилизацией, который было очень тяжело читать. "Чаттертон" - это один из самых простых и совершенных образчиков параллельного повествования. Истории отзеркаливают друг друга, повторяя элементы сюжета и поступки героев, и это сделано прямо по учебнику литературоведения. Вместо того, чтобы развивать сюжет вперед, Акройд развивает его вширь и назад, что в принципе можно было ожидать от книги, сюжет которой строится на том, что уже произошло и о чем все прекрасно знают.

Здесь столько архетипов людей и отношений, что и не перечесть. Несчастливые браки, неудачливые поэты, писатели со сбитым моральным компасом, ребенок с почти пророческим даром... А еще немного искусствоведения, текстологии, истории и писательского мастерства. Это одна из тех книг, где можно открыть конец и прочитать, чем все закончилось, но все равно ни узнать ничего о самой книге. Процесс чтения важнее того, чем все закончится.

Один персонаж - это моя любовь и боль в одном флаконе. Хэрриет Скроуп. Она как архетип пожилой звезды, которая получила, что хотела, и при этом недовольна. Она говорит о себе в третьем лице и называется себя "матушка". Она изводит окружающих. Она городит околесицу, при этом вплетает все возможные мета-текстуальные отсылки в свой бред. Она балансирует где-то на грани шизофрении, дадаизма и нигилизма. Я почти что ненавидела ее в самом начале, ровно до того момента, когда из ее уст прозвучал один из самых остроумных ответов, который я когда либо читала. Вот вам контекст: герои собрались в индийском ресторане, разговаривают в том числе о литературе, где их слышит индийский официант. Тот утверждает, что он тоже писатель и у него есть история, которую он рассказывает на ломанном английском:

- Нет, сэр. Это мой идея. – Хэрриет, ужаснувшись, поняла, что и у официанта есть своя история. – Приятный скромный человек, правильно? – Он стоял выпрямившись и лучезарно ей улыбался. – И вот, этот приятный человек не хочет выделяться от других, ясно? Слишком скромный. – Хэрриет протянула стакан, и он, продолжая говорить, наполнил его. – Но он тоже странный. Очень странный человек. – Он затряс головой. – А знаете почему? – Он едва сдерживался. – Он очень странный, потому что он пытался быть совсем как другие люди. В точности как все. Хороший история, правда?
Хэрриет пришла в изумление.
– Полагаю, – сказала она, – это и есть так называемый магический реализм.

Я не утверждаю, что всем будет смешно, как было мне. Скорее всего не будет смешно совсем. Однако в моих глазах эта корыстная воровка кладбищенской герани приобрела глубину и ясность. Я могла бы стать ей. Она исключительно умна, чтобы понять, что ее жизнь не имеет смысл, но у нее все еще есть надежда, что можно эту жизнь как-то менять, но цинизм мешает. И отваги закончить такую жизнь у нее нет. Страшно, но очень понятно.