3 beasty

Когда читаешь что Лес Мифаго, что Лавондисс, важно приступать к этому достаточно готовым к происходящему. Потому что здесь очень много мифологического - и физиологического, каннибализм, битвы, животный секс - все то, что было близко в мифах и легендах первобытным людям, всем этим сказкам, в которых, чтобы влезть в туфельку, отрубали себе кусок ноги. Когда это одна история - это легко, но когда у тебя сплетаются десятки, сотни историй, и едва ли не каждая из них жестокая, и мерзкая, и гниющая плоть и хрупкие кости складываются в канву, в которой у каждого есть своя роль, свой Лес, свой мифаго, своя любовь, боль и смерть.
Это сборник из двух историй, хронологически последовательных и имеющих довольно сильную связь в лице одного персонажа. и каждый из них берет в основу главный миф. Тут гораздо больше бессознательного, чем конкретного олицетворения классического фэнтези, это скорее вольная фантазия, психологизм, очень большая дань Юнгу, - а не история? Сюжет? Развитие героев и персонажей?

Мифаго растут от силы ненависти и страха и образуются в природных лесах, из которых они выходят - например, Артур или Артурианская форма, медведеподобный человек, харизматический лидер; или остаются в природном ландшафте, являя собой скрытое сосредоточение надежды - форма Робин Гуд, возможно, Хервард, и, конечно, героическая форма, которую я называю Сучковик, нападавшая на римлян по всей стране.

Два брата, отправляющиеся в такое разное путешествие, олицетворение мифа, - один герой, второй захватчик, один слабее, второй сильнее, но побеждает всегда Голиафа Давид; и здесь и сейчас достаточно одного дубового листа, сыгравшего такую неожиданную роль в этой истории.
Когда слишком долго находишься в Райхоупском лесу, сначала ты создаешь мифаго, а потом сам становишься им; уже не можешь выйти из героического леса в настоящий мир, учишь язык, хотя медленнее, чем твои мифаго - твой, ведь они только образы и порождения Леса. Призраки мыслей, мечт, надежд и страхов, обретшие плоть, но не способные отходить далеко от Леса, породившего их. Поэтому и Кристиан, и Стивен живут в Оук Лодже (который в Лавондиссе вдруг станет святилищем, местом силы и знания), потому что их отец создал восхитительную мифаго, дикую женщину, его мечту, - при его прилизанном гладком уме учёного, и эта мифаго завладела умом и старшего сына, и младшего.

Один полюбил. Другой забрал. Гуин узнавала язык людей, Гуин знала язык леса, женщина, сделанная из крови и грязи, экскрементов и глины, листьев и веток, любви и ненависти.

Гуивеннет пахла животными и лесом - поразительно неприятно, но тем не менее странно эротично.

Вся история любви с Гуин скорее завязка, чем действительная суть, она отдельное мифаго, а главное заключается в братьях - братьях, ставших частью легенды, вплетшись в нее. Кристиан забирает женщину и вынуждает брата идти за ним,
и брат обязан победить его,
но он слабее.

Конечно, у героя здесь есть спутник - Гарри Китон, Г.К., и о нем не раз вспомнят в Лавондиссе. Есть враги. Нет разве что более понятных поступков, нет приязни к герою, да и героя особенно нет, и Путь Героя здесь получается дурацкий, он ведь не справляется совсем. Гуин куда сильнее. И интереснее. И живее.

А ещё здесь все всегда ведут дневники...

Шестая ночь. Мы у людей, которые стерегут броды на реке. Стивен называет их шамига и говорит, что о них упоминает в своем дневнике его отец.

Ус гуериг!

Мгновением позже опять взметнулись языки пламени, и я остался один, с воспоминанием о последнем поцелуе и с радостью от увиденных в глазах отца слез.

У Леса Мифаго хотя бы есть логическое завершение. Точка, к которой приходит история. Послесловие. Живое осязаемое нечто.

С Лавондиссом всё страннее.

Таллис. Девочка, названная в честь поэта. Шаманка. Ребенок, одаренный силой, в безумии своей пугающей всех взрослых. Таллис связана с братом, Таллис связана со Скатахом, Таллис связана с лесом - в каждой маске, кукле, в именах, которые она узнает; она меняет мир, мир меняет её. Эта история куда более жестокая, грязная, кровавая, мифологичная, чем предыдущая, потому что здесь нет ни счастливого конца, ни внятного начала, есть только ошибки и поступки, закольцованные в бесконечное время, текущее в Лавондиссе, судя по всему, во все стороны.
Для мифаго Лавондисс - рай (выдуманный).
Для людей, таких, как Таллис, для детей леса и мира, для тех мифаго, кто дошёл - ад, смерть, холод и пустота.

Таллис вершит свою историю, опираясь на письмо дедушки, слушает мелодии снаружи, из зимы, заглядывающей в лето, и уверена, что сможет вернуть домой брата.
Таллис полностью зовут Таллис Китон, и Гарри Китон, затерявшийся в Райхоупском лесу, в мифе, ставший легендой - её брат (неполнородный, но все же - любимый).
Она узнает истории (и не знает ещё, что она - часть этой истории, что она её основа).

Проходя через первобытный лес, простой ручеек испытывал фантастическое превращение, становясь где-то цепочкой стремительных поток, бурлящих между высокими утесами, а где-то тихими болотами, которые Уин узнал и полюбил за годы жизни вместе с тутханахами.

Уроборос кусает свой хвост.
Гарри потерялся в Старом Запретном Месте, и это имя можно называть лишь трижды в день. Таллис влюбляется (у сестры было три брата, и любили они её разными путями) в мифаго, увиденного однажды с дуба, и заковывает в ловушку брата, пытаясь спасти своего мифаго (Скатах, брат Мордреда и Артур, Скатах, младший сын, Скатах - сын Уинн-Джонса и мифической женщины), и все портит, и отправляется в лес на неделю, застревая там в итоге на вечность.

О Лавондиссе я знаю очень мало, но в одном уверен: это место снега, льда и зимы, той эпохи, когда земля замерзла. <..> Я спрашиваю себя, сколько из них знали, что найдут голый мир, место смерти и холода.. никакой магии.. только воспоминание о ней. И тем не менее в нем что-то есть. Что-то такое, что зовет. Привлекает.

Чтобы её вернул обратно домой Гарри.
Через ту самую щель, в которую она кричала однажды в тринадцать, чтобы он её дождался.

У этой истории нет ни начала, ни конца, есть секс, пот, кровь и запах животных. Есть первобытность, но нет морали - в привычном её понимании.
Лавондисс хуже, чем легенды, потому что злее, безысходнее и больнее.
И психологичнее.

Джеймс Китон выпрямился, с облегчением на лице.
- Мы беспокоились о тебе. Мы думали, что потеряли тебя.
- Нет, пап. Я в полном порядке.