5

Посторонним В. Там куча спойлеров.

Это очень качественная беллетристика. Очень. Хотя после прочтения последних 20-ти страниц я уже и не уверена, что даже беллетристика. Просто занятная книга обрела много нового смысла в огранке последних абзацев, последних страниц. У меня щемит сердце и щиплет глаза. И тяжело на душе. Очень-очень.

А вон — видите? — человек тонет при кораблекрушении близ берегов Коста-Рики. Знаменитый русский актер гибнет в стычке, в которой убивают без разбора. Похороны в Вашингтоне, в 1930 году; играет военный оркестр, среди провожающих немало официальных лиц в цилиндрах; а вслед за вдовой и детьми идут две немолодые женщины в черном — знаменитая оперная певица и неуемная поборница социальных реформ. (Но ведь и похороны лишь кажутся нам концом чего-то.) Две почтенные старушки садятся обедать в Лос-Анджелесе, в «Медном котелке», где так вкусно можно поесть за шестьдесят пять центов. («Телячью отбивную, Беата? Помнится, вы всегда любили телятину». — «Да не суетитесь вы из-за меня, Юстэйсия!») И дети, много-много детей.

Вы когда-нибудь думали о том, как страшно, когда проходит время. Когда все меняется на неизбежном пути к старости, и за спиной всегда остается счастье, потому что счастье не может быть вечно? Книга утраченного прошлого. Навсегда.

Она читалась с интересом с самого начала, но до последних 20-ти страниц была просто качественной беллетристикой. Хорошее, занятное ни о чем, без особой смысловой нагрузки. Потом смысл прямо привалил своей тяжестью. Страшно.

Я так и не поняла, почему, если Джордж не намеревался вешать на Эшли убийство отца, он подгадывал момент и стрелял вместе с тем. Ну да ладно.

Когда следишь за жизнью любого человека - пусть даже очень удачливого и счастливого - от начала и до самого конца - тяжесть ужаса придавливает с неизбежной силой. Потому что всегда есть конец. Старость и/или смерть, оставляющая позади счастливое прошлое. Навсегда.

Здесь это написано так сильно и так ярко несколькими штрихами, что волосы шевелятся, а кожа покрывается мурашками.

Флэшмоб 2012: 30/30.

Вот и все. Этот флэшмоб, мой первый в принципе, и который, я думаю, станет отличной традицией на всю жизнь, - я хочу сказать, что он очень похож на драгоценную тиару или что-то ей подобное.

Венец украшают три огромных камня, цены которым нет, – это «Дом, в котором…» Мариам Петросян, «Молитва об Оуэне Мини» Джона Ирвинга и «Малыш» Альфонса Доде. Камни сияют драгоценными отблесками, они прекрасны, как сама жизнь.

Три кита покоятся на вершине, но они – разумеется, не все. Дальше идет обод из крупных сверкающих жемчужен. В его центре – изящный ромб из «Пятого персонажа» Робертсона Дэвиса, «Белого олеандра» Джанет Фитч, "Дня восьмого" Торнтона Уайлдлера и «Моего мальчика» Ника Хорнби. За ним в одну сторону уходит «Слепой убийца» Маргарет Этвуд, в другую – «Пурпурные реки» Жана-Кристофа Гранже, следом – «Аэропорт» Артура Хэйли и «Планета Ка-Пэкс» Джина Брюэра.

Вторым ободом идут жемчужины поменьше – «Страна смеха» Джонатана Кэрролла, «Летучий голландец» Эрика Маккормака, «Шоколад» Джоан Харрис, «Наважедение Люмоса» Скарлетт Томас и «Дети полуночи» Салмана Рушди.

Ниже следует сложная арабеска из старинного серебра ручной работы, в которую вплетены «Искупление» Иэн Макьюэн, «Оливия Киттеридж» Элизабет Страут, «Мелкий бес» Федора Сологуба, «Фокс Малдер похож на свинью» Андрея Геласимова, «Жив-человек» Гилберта Честертона.

Обод из мелких камешков, полудрагоценных, змеится в самом низу и, если тиару надеть, почти не будет виден – это «Бесчестие» Кутзее и «Зима тревоги нашей» Стейнбека.

У основания украшение обветшало, облупилось по каемке: с нее облетело напыление, обнажив облущенный бисер – «Перебои в смерти» Сарамаго, «Игру в бисер» Гессе, «Играющую в го» Са, «Ватека» Бекфорда, «Старую столицу» Кавабаты и «Землю воды» Свифта... Но и с этим недочетом тиара осталась прекрасна.

…в драгоценном головном уборе, который читатели ЛайвЛиба подарят мне к следующему Новому году, я знаю, элементов будет уже от 50 до 100. Тогда оный артефакт должен будет стать еще ценнее и интереснее…

Огромное всем спасибо!