5

Дилогия? Ну, хорошо, дилогия, объединённая главным действующим лицом, вторым (а то и первым) Я автора, еврейским писателем Аароном Грейдингером. Зингеру виднее, дилогия. Отчего же мне никак не согласиться с тем, что преуспевающий и барственный мистер Грейдингер, нарасхват во всех издательствах и на всех светских раутах - это тот же самый полунищий Ареле, без малейшего высокомерия носящий прозвище Цуцик. Ареле, сбросивший щепетильность и гордость, как ящерка шкурку? Ареле, влезший в образ бизнесмена от литературы, как в идеального покроя модный сюртук? Ареле, вскользь бросающий об очередной любовнице: Она притащила все свои игрушки и безделушки, показывая их мне, как когда-то в детстве делала моя подружка Шоша...?

Ареле, Ареле, где ж ты потерял свою подружку?

Как посмел ты красавицу эту,
Драгоценную душу твою,
Отпустить,
Чтоб скиталась по свету,
Чтоб погибла в далёком краю?

Мешуга - древнееврейское слово, означающее "сумасшедший". К любому персонажу последнего зингеровского романа это понятие может относиться на сто процентов. Их нелепое, беспорядочное кружение, из комнаты в комнату, из постели в постель, из города в город, утомляет до мигрени. Как японские вальсирующие мыши, это терпеть невозможно. И вот, когда Ареле уже почти выкружится из помойного водоворота, уже почти обретёт счастье, опору, ориентиры - пусть плохонькие, но свои! - сама судьба, приняв незначительный облик пожилой полузнакомой гостьи, прошепчет: А вы знаете, кто у нас в бараке был капо и носил плётку?!

И у меня вертелся на языке вопросец, один маленький вопросик, ведь можно, мистер Грейдингер? Какой смысл вам так тупо, бессмысленно, пошло и похабно коптить небо, ведь вы - уникум? Вы, один из немногих, кто пережил истребление, не имеющее себе равных, каждый ваш миг имеет право на полную, кристальную осмысленность, а то несправедливо...

Но я никогда не спрошу ничего подобного. Потому что знаю: мистер Аарон Грейдингер снисходительно улыбнётся и ответит вопросом на вопрос: Это я-то пережил?
Нет, улыбнётся он мне, милая глупенькая девочка, разве я - пережил? Я и все мои друзья - видимость-кажимость, философское понятие, сухие осенние листья, которым благодетельное бабье лето дало возможность ещё немножко пошелестеть. Вот и шелестим кто во что горазд: одна устраивает спиритические сеансы, другой борется за победу коммунизма, третий вдохновенно жульничает, четвёртая рассчитывает, что вот родится у неё дитя, и будет как та курица, которой вертят над головой: Это подмена моя, это замена моя, это искупление моё. Добрый народный обычай на Судный день, только в нашем случае Судный день уже всё. Милая дурочка, мы существуем уже после конца света, умерли-шмумерли, были бы здоровы. О каком "пережили" можно заводить разговор, если ни один наш поступок не имеет значения? Если перед нашим липким от крови, прогорклым от дыма прошлым любое наше будущее, хоть Эверест, хоть Нобелевка - мелочный шарж. Никто, сам Всемогущий, не объявит бывшее небывшим. А если и объявит - мы сами нашего прошлого не отдадим.
Хотите, скажу, кто, по вашей наивненькой терминологии, "пережил"? Шоша! Да, она останавливалась несколько раз, а потом села наземь и умерла, вы внимательно читали, спасибо. Но я-то это написал! И как нельзя сделать бывшее небывшим, а Шошину смерть - Шошиной жизнью, так нельзя отменить мою запись. Поэтому вы должны простить меня, старика, что я записал, как мы потом, после Судного дня, мельтешили, дабы обеспечить нам хоть такое, мельтешащее - но бессмертие.

Истинная религиозность, утверждал Морис, вовсе не в том, чтобы служить Богу, а в том, чтобы досаждать Ему, делать Ему назло. Если Он хочет, чтобы были войны, инквизиция, распятие на кресте, Гитлер, — мы должны желать, чтобы на земле был мир и благодать. В нашем понимании этого слова.