5

Столько всего сказать хотелось, пока читала, а вот закончила и сижу в ступоре. Не подберешь нужные слова - не то, все не то. Либо слишком жалостливо, либо пафосно, либо неестественно.

Черт, 26 лет прошло со дня аварии, и ведь каждый житель Украины знает, что такое Чернобыльская АЭС – самая масштабная техногенная катастрофа ХХ века, да что там Украины, во всем мире знают. И я, человек, выросший в семье атомщиков, тоже знаю, и не понаслышке. Но я почему-то никогда не задумывалась, как это было. Что чувствовали люди, живущие в Припяти и в населенных пунктах тридцатикилометровой зоны, после аварии. Чем это было для них.

Дальше...

Реактор горел. С виду не обычный пожар, а завораживающее зрелище, будто сияет изнутри. Люди выходили на балконы посмотреть на эту «красоту», подсаживали детей, чтоб лучше было видно, ехали с близлежащих населенных пунктов, чтоб насладиться зрелищем. И все это в десяти километрах от реактора. Десяти! Разве это расстояние, если меньше чем за неделю высокий радиационный фон был зарегистрирован в Польше, Германии, Австрии, Румынии, Швейцарии и Северной Италии, во Франции, Бельгии, Нидерландах, Великобритании, северной Греции, в Израиле, Кувейте, Турции… Но ведь мирный атом не может быть угрозой для человечества, люди же воспитывались на том, что АЭС – самый безопасный, надежный и дешевый способ производства электроэнергии. Атомная станция – электрическая лампочка в каждой квартире, ничего страшного, ничего смертельного…

В то время моё представление об атомной станции было совершенно идиллическое. В школе, в институте нас учили, что это сказочные «фабрики энергии из ничего», где люди в белых халатах сидят и нажимают кнопки. Чернобыль взорвался на фоне неподготовленного сознания, абсолютной веры в технику.

Вот пишу сейчас это и тошно, потому что даже после Чернобыля готова отстаивать каждую АЭС, потому что выросла возле нее, потому что с детства знала, что папа работает в реакторном цехе, а мама в цехе радиационной безопасности, потому что потому…

Для многих то, что происходило после аварии, было сродни войны – военная техника в городах и селах, солдаты с оружием, эвакуация, только вот враг невидимый. Не знали они о радиации ничего, не видели ее и не воспринимали всерьез. Враг, ведь, он какой? Видимый, осязаемый, страшный, способный убить на месте. А тут что? Весна красками радует, деревья цветут, овощи-ягоды на огороде зреют, скоро и картошку выкапывать. Горбачев с экранов вещает, что меры приняты, все в порядке… А эти ваши бэры да кюри, кто же их разберет.

Милиция с солдатами трафаретки поставила. У кого возле дома, где на улице – написали: семьдесят кюри, шестьдесят кюри… Век жили на своей картошке, на бульбочке, а тут сказали – нельзя! И лучок не разрешают, и морковку. Кому беда, кому смех… Работать на огороде советовали в марлевых повязках и резиновых перчатках. А золу из печи закапывать. Хоронить. О-о-о… А тогда ещё один важный учёный приехал и выступил в клубе, что дрова надо мыть… Диво! Отсохни мои уши! Приказали перестирать пододеяльники, простыни, занавески… Так они ж в хате! В шкафах и сундуках. А какая в хате радиация? За стеклом? За дверями? Диво! Ты найди её в лесу, в поле… Колодцы позакрывали на замок, обернули целлофановой плёнкой… Вода «грязная»… Какая она грязная, она такая чистая-чистая! Наговорили мешок. Вы все умрёте… Надо уезжать… Эвакуироваться…

Эвакуировались, а потом возвращались, прячась от солдат, пробираясь ночами лесными тропками. Не все, конечно, где-то по три семьи, а где-то и по три человека. Так и жили. Поддерживали друг друга, молочко с цезием попивали, яички радиоактивные, а как вместе собирались, так и анекдоты потравить любили.

Я вам анекдот расскажу… Указ правительства о льготам чернобыльцам… Тому, кто проживает в двадцати километрах от станции, к фамилии добавляется приставка «фон». Те, кто в десяти километрах, они уже – Ваша светлость. А те, кто возле станции выжили – Ваше сиятельство. Ну, вот и живём, Ваша светлость… Ха-ха…

Я вот читала это все и у меня волосы шевелились. Но это, пожалуй, еще хоть как-то воспринимается. Это был их выбор, их решение. Им было страшно уезжать, оставлять насиженные места, да и оставались в основном-то пожилые люди, которым начинать жизнь заново в разы страшнее. А как быть с пожарными, которые первыми на станцию прибыли и пожар тушили, не дав ему перекинуться на третий блок? Ребята, которые за месяц просто сгорели, а им и 25 лет не было. Они ехали туда и даже не знали, на что идут.

Даже те, кто тушил реактор, как потом выяснилось, тоже жили среди слухов. Кажется, опасно руками брать графит… Кажется…

А если бы знали? Думаю, все равно бы пошли. И от этого еще страшнее. И не только они. А шахтеры, которые день и ночь долбили тоннель под реактором? Там же сотни рентген, а защиты никакой, но их это не останавливало. Да много кто на самом деле. Каждый, кто принимал участие в ликвидации аварии, каждый, кто не раздумывал, а шел и делал то, что надо было делать. И ведь практически никто не знал, чем это грозит. Даже физики, химики, которые все понимали, отбрасывали любые сомнения, потому что партия говорила, все под контролем, со всем справимся, мы великая страна. Вот эта вера в величие, вера в нацию, вера в руководство, слепая вера… А сейчас эти люди, малая часть, которая осталась в живых, забыты соотечественниками, государством. Им приходится постоянно напоминать о себе, просить и выпрашивать. Чему удивляться - обычная человеческая благодарность.

Да, не все были такими, никуда не девались, да и не денутся те, кто привык чужими руками угли сгребать. Было начальство, которое втихаря отправляло семьи подальше, принимало йод и защищалось всеми возможными способами, были и те, кто испугался за себя, за родных. Были те, кто выполнял инструкции. Но кто сейчас вправе судить этих людей? Уж точно не те, кого прямо эта трагедия не коснулась.

Каждый находил какое-то оправдание. Объяснение. Я проводила такой опыт с собой… И вообще я поняла – в жизни страшное происходит тихо и естественно…

Людей отправляли на участки, где не выдерживала техника, где от высокой радиации плавились микросхемы роботов, а простые люди работали, облучались, возвращались и рассказывали анекдоты.

Американский робот отправили на крышу, пять минут поработал – стоп. Японский робот девять минут поработал – стоп. Русский робот два часа работает. Команда по рации: «Рядовой Иванов, можете спуститься вниз на перекур»

А потом умирали. Герои.

А дети? Дети, которые зарабатывали лучевую болезнь, дети, которые рождались со всевозможными патологиями, дети, которых боялись и избегали сверстники, дети, которые не понимали почему они не такие, как все, и, которые с детства знали, что такое смерть.

Мы все знаем об этом, слышим по телевизору и читаем в газетах, но сейчас это уже происходит гораздо реже, в основном перед годовщиной трагедии. Но для нас это чаще сродни фильму ужасов. Думаю, мы никогда не сможем полностью осознать масштабов произошедшего, а уж понять…

Когда только появились туристические поездки в Припять, я была шокирована и думала, что никогда, ни за что я не захочу туда поехать, и осуждала тех, кто туда рвется для поиска острых ощущений. Сейчас я думаю иначе. Туда надо съездить каждому, но не из праздного любопытства, а для того, чтоб увидеть это своими глазами и попытаться прочувствовать, чтобы никогда не забывать. Человеческий век короткий, и если мы за 26 лет сумели забыть и не думать, то что будет дальше. А ведь никто до сих пор не знает, что такое Чернобыль, какие еще будут последствия и чего ждать. Уверена, он еще напомнит о себе, но нам все равно, мы забываем…