Не дочитала. Дошла до главы 18-й, до приезда американки Леоноры, и поняла: всё, не могу больше. Душный, вязкий текст, непривлекательные, а порой так и вовсе отталкивающие персонажи (включая центральных). Но главное - постоянное ощущение, что меня вынуждают быть свидетельницей того, как, прикрываясь неким абстрактным долгом перед наукой, искусством и человечеством в целом, все эти литературоведы банально роются в чужом белье. Не грязном, нет, просто чужом. И пусть под все эти "раскопки" подводится идея о том, что якобы в результате изучения под микроскопом личной жизни давно умерших людей можно лучше понять их творчество. Я никогда этого - нет, не не понимала - не принимала. Мне казалось и кажется это сугубо неправильным. В конце концов, при жизни автора читателю были доступны только его или ее произведения и та небольшая доля личной информации, которую те сами считали нужным опубликовать. Сами! Вот вам поэма, роман, новелла, с ними и работайте, ее и изучайте. Без костылей, сделанных из фактов интимной жизни авторов.

Есть в самом романе Байетт абзац, который полностью передает мое отношение к таким "изысканиям". По сюжету эти слова написала в своем дневнике жена поэта Элен Падуб (кстати, единственный персонаж, который вызывал у меня уважение и интерес):

Страшно представить себе, как хищные руки шарят в письменном столе Диккенса в поисках личных бумаг, где он запечатлел свои интимнейшие чувства – для себя и только для себя, а не на потребу публики, – а те, кто не удосуживается с должным вниманием перечитать его восхитительные книги, так и пожирают его письма, полагая, что знакомятся так с его «жизнью».