2

Все просто: студент Франкенштейн одержим демоном тщеславия, он хочет повторить акт божественного творения посредством синтеза современной физиологии и средневековой алхимии. И это ему удается. В мрачной лаборатории какого-то немецкого университета он создает искусственную жизнь – чудище. Вместо того чтобы смастерить симпатичного маленького человечка, он делает громадного уродливого монстра, который последовательно убивает всех членов семьи Франкенштейна. За что убивает? За то, что мир не дал ему любви!

Основой фабулы Шелли сделала не глубинный конфликт, а какой-то нелепый, необязательный. Получилась этакая «трагедия положений». Студент Франкенштейн, увидев результат творения, трухнул и убежал из своей лаборатории. Невинное новорожденное чудовище пошло бродяжничать по миру, но из-за своего страшного облика встретило у людей только ненависть, и озлобилось до крайности. Прежде всего, на своего создателя. Местью урода было убийство маленького брата Франкенштейна, после которого примирение между творцом и творением стало невозможным. Франкенштейн понимает, кто убийца, сходит с ума, ищет свое кровожадное создание, встречается с ним, беседует, но из-за брата, разумеется, не может «дарить ему отцовскую любовь», а разочарованное недолюбленное чудовище продолжает мстить, убивая всех подряд Франкенштейнов. И мы, в общем, понимаем, что этот узел безысходности не будет развязан. После первого трупа книжку можно закрыть. Все ясно. То, что Мэри Шелли лишила меня интриги в первой трети книги, уже настроило меня против английской писательницы-малолетки. Она написала роман в 19 лет. Но это было только начало.

Хуже фабулы в этом романе язык. Нет, не подумайте, он изящен, немножко старомоден и безупречен. Не в этом суть. А суть в том, что чудовище, которому год от роду, и который учил человеческий язык, подглядывая за крестьянами из леса, говорит Франкенштейну: «Я вступил тогда на мягкую белую субстанцию, которая обжигала мои ноги холодом!» На этой фразе я не сдержался и стал хохотать во всю глотку так, что на меня обернулись все пассажиры маршрутки сто тридцатого маршрута. Я слушал роман по пути на работу. Одна немолодая женщина в красивой шубе даже отсела от меня. Спасибо Мэри Шелли, меня приняли за городского сумасшедшего. Значит, чудовище не услыхало в лесах слова «снег», но по счастливой случайности знает смысл термина «субстанция». И говорит изящными оборотами аристократического общества. Конечно, оно же нашло в лесу сумку с романом Гете «Страдания юного Вертера»… Ужасная дичь. Знаете, поэт Перси Биши Шелли был очень интеллигентным человеком, но ему было бы полезно иногда просто-напросто пороть свою юную женушку. На заднем дворе фамильного замка или в конюшне. Ремнем или ивовым прутом. Хотя бы ради нас, ее современных читателей, которые ездят в утренних переполненных московских маршрутках по соседству с неврозами, маленькими зарплатами и ипотечными кредитами!

Да, Мэри Шелли была девочкой из очень хорошей семьи. Ее отец был Уильям Годвин, родоначальник теоретического анархизма, яркая личность. Он высказывал мысль, что причиной всех общественных бед является частная собственность. Она порождает и нищету, и рабство, и, в конце концов, репрессивное государство. Годвин, как и все анархисты, настаивал на социальной природе зла. То есть, по его мнению, люди рождаются потенциально хорошими, а дурными их делают внешние условия. Измените мир, и изменится человек.

В своем романе Мэри Шелли оказалась последовательной ученицей Годвина и, по сути, написала текст, подтверждающий последний отцовский тезис. «Я стал злым, – говорит чудовище, – потому что был несчастлив», «Если бы хоть кто-нибудь отнесся ко мне с лаской, я бы примирился с человеческим родом», «Мои злодеяния вызваны вынужденным одиночеством». Получается удивительная ситуация. Мэри Шелли пишет жуткий роман, в котором совершено великое святотатство, из праха создано живое существо, но его создатель, Франкенштейн, оказывается виноват не в том, что был одержим дьявольской гордыней, что возомнил себя Богом, но лишь в том, что малодушно убежал от колыбели своего детища и не дал ему любви.

Роман Мэри Шелли написан как будто по законам романтизма. В нем есть черты готического романа и сентиментального. Но все-таки ее учили складывать слова Перси Биши Шелли и лорд Джордж Гордон Байрон. А маленькая чертовка Шелли вывернулась и написала совершенно антиромантический текст.

Считается, что романтизм возник как реакция на последствия французской революции, то есть на полный провал просвещенческого проекта разума. Разум оказался не билетом в эру благоденствия и вечного мира, а приглашением на казнь, началом какого-то кровавого ужаса. То есть романтизм постулирует недоверие чистому разуму и утверждает мистическое восприятие мира. В Англии такое мировидение подтверждало своею правоту наблюдением за последствиями промышленной революции, которая тоже начиналась под знаком разума, а обернулась кошмаром: нищетой, работными домами, нравственной деградацией. Станки убивают душу, говорили тогда, промышленность низвергает Бога…

Можно было бы прочитать роман Мэри Шелли именно так, романтически. Мол, если в свей гордыне чистый разум посягнул на Бога, получай страдания и смерть. Про это будет весь Байрон. Его герои проникнут во все тайны природы и человеческой души. Но они будут так несчастны, что человечество обольется слезами, читая Байрона. Но Шелли-то пишет совсем о другом. О том, что «мы в ответе за тех, кого приручили», и зло будет на земле до тех пор, пока мы живем в неразумном обществе, полном предрассудков. Вот и все. Под маской романтизма она выдает нам идеи отца-анархиста. Одним словом, хорошая девочка. А роман ужасен!