2.5 «Душа каждого рода имеет особое определение, как, например, душа лошади, собаки, человека, бога (живое же существо как общее есть либо ничто, либо нечто последующее).

«Почему, - спрашивал Бируни, - Аристотель находит порочными слова тех, кто утверждает, что есть иной мир вне того, в котором мы живем, мир, существующий согласно иной природе?»

Если вспомнить, чьим учителем был Аристотель, то сразу развеивается туман кажущейся непредвзятости, окружающий и имя этого философа, и его труды. Его книга, посвященная неподдающейся описанию метафизике, буквально сразу ставит читателя на нужные рельсы и дает ускоряющий импульс в нужном направлении. Нужном автору книги. И вот уже идет пояснение и трактовка такого понятия, как «опыт». Опыт, который приобретает значение оного благодаря воспоминаниям. И который может отождествляться с наукой и искусством. Которые, как известно, возникают у людей через опыт. Таким образом, Аристотель, ссылаясь на утверждения Пола, который сказал, что опыт и создал искусство, а неопытность – случай, начинает устанавливать каноны искусства, суть которых сводится к созданию общего взгляда на сходные предметы. И не факт, что взгляд этот будет истинным, или правдивым. Вот так, читаешь Аристотеля, и понимаешь причину загромождения Третьяковки картинами, написанными на странные и явно заказные темы. Сейчас тяжело сказать, что было раньше, курица, или яйцо: то ли Аристотель сперва сказал, что искусства, как искусственные знания, были изобретены не для удовольствия и не для получения знаний, а для того, чтобы ввести в обман; то ли Аристотель был просто наблюдательным и заметил, что искусства процветали больше всего при тех жрецах, которые имели время для досуга. Но факт остается фактом: мудростью стала считаться способность объяснять определенные причины и начала того, или иного события. Самым большим разочарованием при чтении труда Аристотеля стало то, что он чрезмерно злоупотребляет поверхностной критикой своих конкурентов-философов. Мимоходом, но очень часто, он проходится по высказываниям Сократа и Платона, которые выводили своеобразные формулы нравственности в отрыве от природы. Да и вообще, анализируя видимое, а мудрость, как было сказано выше, всегда ищет причину видимого, Аристотель сам начинает противоречить себе, подразделяя мудрость на категории разной причастности к ней. Философия для него стала средством объяснения своего стремления познать что-либо (например, математику), а не средством познания той же математики. Но одно дело математика, а совсем другое дело познание души человеческой. Аристотель берется и за это, и смело утверждает, что познание души способствует познанию всякой истины, а особенно – природы. Почему-то сразу вспоминается Иисус, лишь упоминающий об истине, но не толкующий и не доказывающий ее истинность. И Аристотель приводит нас к энтелехии (то есть внутренней силе). Можно сказать, что внутренней силой человеческого тела, по Аристотелю, является душа, без которого тело не может существовать. Наделив душу какой-либо способностью, можно было бы доказать ее способность существовать отдельно от тела. А состояния души имеют свои материи, благодаря чему, изучение души превращается в одновременное изучение природы. Аристотель немного проходится по теориям Эмпедокла, который говорил, что каждая вещь существует благодаря определенному соотношению ее частей. Если применить это правило к душе, то непонятно, претерпевает ли душа какие-либо трансформации после потери какой-либо части человеческого тела? И какое отношение имеет к душе ум, который, опять же по Аристотелю, имеет божественное происхождение и ничему не подвержен. Аристотель забывает о том, что и к его теории можно применить принцип отсечения, когда и в усеченном виде она будет жить и ее автор будет думать, что она (теория) имеет ту же суть (душу), что и до усечения (трактования). И тут не поможет даже ум, несмотря на его «божественность». Ведь ум – это способность познавать. Ум, способный познавать тело, не имеет с этим телом никакой связи и не соединен с телом…
Метафизика Аристотеля, как учение о недоступных опыту началах всего мира, которые надо рассматривать независимо от их становления и преобразований, сравнимо с философией, которая утверждает, что каждое тело имеет свою форму, или образ. Образы снова приводят нас к искусственному восприятию мира, в котором флейта может рассматриваться либо как инструмент для извлечения музыки, либо как результат искусства резчика по дереву. Вот и Аристотель, судя по его труду, еще сам не определился: он крысолов, играющий на флейте, или флейта в руках крысолова. Одно ясно вполне определенно: без Аристотеля не было бы искусства создавать искусственный мир, или миры. Аминь!