3 «Лошадь увидеть всякий глупец сумеет, а вот увидеть лошадиность – талант, который дается немногим» (Платон)

«Скажите интеллигенции — пусть она идет к нам. Ведь, по-вашему, она искренне служит интересам справедливости? В чем же дело? Пожалуйте к нам: это именно мы взяли на себя колоссальный труд поднять народ на ноги, сказать миру всю правду о жизни, мы указываем народам прямой путь к человеческой жизни, путь из рабства, нищеты, унижения» (Ленин Горькому)

«-Ребенка надо начинать воспитывать не позднее как на втором году жизни, студента же учить на ученого не позже чем на втором курсе» (П.Н. Лебеднв)

Настоящая фамилия отца Сергея Ивановича была не Вавилов, а Ильин. Автор не удосужился пояснить, или докопаться до причин, по которым отец сменил фамилию. Впрочем, таких недоработок у автора книги множество. А быть может, это были «доработки» красных редакторов? Образ самого Сергея Ивановича также выведен каким-то непонятным. Как простая, развернутая биография. Ну учился в коммерческом училище и учил физику; ну обратил внимание на то, что от качества солнечных лучей зависит окраска цветов, различная весной и летом; ну слушает лекции Петра Николаевича Лебедева. А потом, внезапно, раз и попадает в качестве распорядителя физической секции на XII Всероссийский съезд естествоиспытателей и врачей. Потом Вавилов занимается темой «теплового выцветания красителей». Это тема его диссертации, проектирует и строит экспериментальную установку для опытов. А потом он начинает «бухтеть» против царской власти, отказывается от университета (вот такая вот любовь к науке) и показательно попадает в армию, на войну. Дальше уже сам автор не понимает про кого он пишет и задается прямым вопросом о том, кто такой Сергей Вавилов: физик, или искусствовед? Также не совсем понятно к какому классу физиков можно было отнести Вавилова: к оптимистам, или пессимистам. Представлял лагерь пессимистов американец Роберт Милликен, который уверял, что научный прогресс состоит не в открытии новых явлений, а в точном количественном измерении и определении уже известных явлений. Лишь на второй год войны командование решило физика использовать как физика и перевело его в радиочасть. Там он провел исследование по пеленгации радиостанций, основанный на методе определения силы приема радиоволн приборами в двух точках. Потом октябрьский переворот и Ленин зовет устами Горького интеллигенцию в свои ряды. Вавилов соглашается сотрудничать с большевиками. Вскоре он открывает метод визуальной проверки квантовой природы света. Благодаря этому методу оказалось возможным производить определение пороговой чувствительности глаза в зависимости от длин волн падающего света. Появилась возможность считать «фотоны» штуками.
Интересный факт: явление солнечной короны объясняют рассеянием солнечных лучей атомами и электронами. Но есть и возможность того, что свет короны вызывается под влиянием рассеяния фотонов в результате их столкновений.
Вавилов решает рассчитать, каким может быть максимальный радиус столкновений фотонов. А потом, снова внезапно, Вавилов избирает главной областью своей деятельности в оптике люминесценцию. Выбирает потому, что надо было восстанавливать народное хозяйство. А может потому, что впервые этот термин был введен в науку немецким физиком Видеманом и им стали обозначать самосвечение тел. Практические опыты, как известно, довольно дорого обходятся. Для того, чтобы понять, что такое люминесценция и чем она отличается от других видов излучений надо было проводить очень много исследований и опытов. А еще, доказывать, или опровергать приходилось самые дикие теории. В начале XVII века разыгрался первый крупный скандал вокруг холодного свечения. Одну сторону спорящих возглавлял итальянский физик и философ Фортунио Ли-чети, другую — сам великий Галилео Галилей. Галилей назвал явление люминесценции «одним из величайших чудес природы». Курьезно, что виновником и главным подстрекателем спора был простой болонский башмачник Винченцо Кашьяроло, открывший, что если особым способом прокалить один сорт местного камня (болонский камень, тяжелый шпат), а затем положить его на солнце, то камень будет светиться сам собою ночью.
Личети выдвинул гипотезу о том, что так называемый пепельный свет Луны — слабое свечение земного спутника в то время, когда он погружается в тень, — и фосфоресценция болонского камня имеют одну и ту же природу. Галилею пришлось всерьез доказывать противоположное. Проявил себя на этом поприще и наш Ломоносов, который, по аналогии с Лениным, знал все. Ломоносов, не отставая от башмачника, считал, что люминесценция возникает под влиянием механических колебаний и «намеревался заставить гусли, колеблющиеся в пустоте, излучать свет». В если серьезно, то был и настоящий исследователь свечения гниющих растений, русский физик Василий Владимирович Петров, который сделал много наблюдений и высказал много интересных идей. Но разве это кому-нибудь было интересно?
Так, или иначе, первые лампы холодного света были несовершенны, имели неудобную форму и требовали высокого напряжения. Вавилов предложил для удешевления ламп использовать люминесцирующее урановое стекло. Первые безопасные люминесцентные лампы были использованы на шахтах Донбасса.
Потом Вавилов становится академиком и ректором Государственного оптического института. Он выступает против идеалистических воззрений в физике самого Эйнштейна. Хитрого и скользкого Эйнштейна Вавилов сражает пулей, слепленной из теории, замешанной на выдумках Энгельса, Маркса и Ленина. «В конечном счете Вавилов твердо приходит к выводу, что «в основу прогрессивного естествознания, в частности передовой физики, не может быть положена никакая иная философия, кроме диалектического материализма». И этому выводу остается верен до конца своих дней.»
Потом умирает его брат Николай, причем автор даже не поясняет что и как! Но Сергей Вавилов явно становится более послушным после смерти брата. Настолько послушным, что его вскоре делают президентом Академии наук. И снова занимается президент большевистских наук всякой непонятной работой: переводит труды Ньютона, например. Переводы его лекций Ньютона стали такими интересными, что последующие переложения «Лекций по оптике» на немецкий и румынский языки делались не с оригинала, а с русского перевода Вавилова! Продолжал он славить и Петра I, и Ломоносова. В общем, все по методичке большевиков, сводящих историю России до примитивного минимума примитивной школьной программы. Единственным плюсом, который он сумел сделать для настоящей науки, стал дачный поселок для академиков, который он попросил построить «тирана» Сталина. Сама же наука пребывала в плачевном состоянии. Новые «светила» были не нужны, ведь ярко светили уже Ломоносов и Петр I. То, что автор книги выдает за достоинство Сергея Вавилова и большевистской Академии наук, не может не восприниматься как издевка. Вот как оказывалась помощь служителям науки в те большевистские времена. «Став президентом, Сергей Иванович ввел одну конфиденциальную традицию. В сейфе, в своем кабинете, он выделил уголок и стал время от времени откладывать туда некоторую сумму денег. Узнав, в чем дело, примеру Вавилова последовали некоторые другие сотрудники президиума. Зачем это делалось? Наступал день отпуска какой-нибудь малооплачиваемой сотрудницы. Президент открывал сейф, и вскоре отпускница получала в подарок (в сущности, анонимно, потому что никогда нельзя было с полной достоверностью сказать, от кого он) конверт, содержимое которого сразу увеличивало ее возможность хорошо отдохнуть.» На закате своих лет Вавилов критиковал не большевиков, а труды древних. Например, «Физику Лукреция». И славит, и славит Ломоносова… А появился русский гений Ломоносов лишь благодаря Петру I, который создал школы и разогнал темное духовенство. Вот так и замкнулся круг. Сергей Иванович сумел-таки увидеть пресловутую лошадиность. Вот только не в лошади… Аминь!