4 Россия, которую мы потеряли.

Оруэлла принято поругивать за плагиат Замятинского Мы, но на деле биографическая "Россия в концлагере" большая антиутопия, чем строго футуристическое произведение. Прошло уже почти 20 лет от начала революции, но поток "контры" всё никак не заканчивается, а в лагеря уже попадают рожденные при лучшем, свободном от пережитков прошлого, строе. И пройдет еще столько же прежде чем окончательно закончатся все шпионы и террористы, кулаки и казаки, дети врагов народа, белогвардейцы и попы.

С самых первых строк наваливается какое-то чувство фантасмагории, подобное тому, что возникает при чтении 1984. Но если для Оруэлла это моделирование фантастического общества, то для Солоневича реальный опыт выживания во Взлетной Полосе #1. Государстве, которое провозглашало самые высокие гуманистические стандарты, но походя ломало десятки миллионов судеб. Государстве, которое ради одних ценностей, отвергало даже возможность сосуществовать с другими. Государстве, которое смогло уничтожить богатых, но не смогло справиться с нищетой и беспризорниками.

Тема репрессий ужасна. И тем более она ужасна тем, что сам дискурс оказался маргинализированным до крайностей. С одной стороны - красные, свидетели Небесного СССР, со счастливым пионерским детством, пломбиром по 20 копеек и водкой за 5 рублей. С другой стороны - либеральные, для которых СССР порождение хтонических глубин ада с принесением в жертву христианских младенцев. А посреди этого безобразия русский народ, которому не могут дать ответы на два простых вопроса: сколько же судеб вы загубили и ради чего? Красные на это отвечают: так расстреляли всего-то 800 тысяч человек. Всего. А раз "всего", то и об остальных - лагерниках, спецпереселенцах, раскулаченных и прочих - можно и не упоминать. Либеральные, напротив, накручивают счетчик до каких-то безумных цифр, наповал убивая любое разумное обсуждение.

И вот такие работы, как у Солоневича, который убежал от первых и не прибился ко вторым, показывают чем был довоенный СССР, его цели и методы:

Объяснять все это глупостью советского режима было бы наивно. Советский режим, что бы ни говорили, организован не для нужд страны, а для мировой революции. Нужды страны ему по существу безразличны.

Зверства тогда остаются зверствами, когда их недостаточно. Когда они достигают цели, они становятся святой жертвой. Армия, которая пошла в бой, потеряла десять процентов своего состава и не достигла цели, она эти десять процентов потеряла зря. Если она потеряла девяносто процентов и выиграла бой, ее потери исторически оправданы. То же и с нами. Мы думаем не о потере, а о победе. Нам отступать нельзя Ни перед какими потерями. Если мы только на вершок не дотянем до социализма, тог да все это будет зверством и только. Тогда идея социализма будет дискредитирована навсегда.

Достоевский называл каторгу Мёртвым домом, но как назвать строй в котором стирается грань между свободой и лагерем? Почему в "тюрьме народов" к настоящим преступникам относились лучше, чем в прогрессивном обществе к мыслепреступникам, виновным лишь в том, что они родились не там, не так и не как нужно?

Но всё же, не стоит забывать, что это художественное произведение. Альтер-эго Солоневича - уже советский шустрик, понимающий механизмы строя и как заставить его работать на себя, но еще слишком русский, чтобы покориться совершенно чуждой идеологии. Персонажей, как таковых, здесь нет, вместо них герои-функции, герои-архетипы, если хотите. Вот бывший комсомолец, уже сидящий, но еще не разочаровавшийся в коммунизме. Вот чекист, от которого остались наган, мундир и шаг до петли или стенки. Вот случайный деревенский мужик, угодивший в жернова революции. Вот урка, "социально-близкий элемент". Вот беспризорник, почти-человек, без прошлого, настоящего и будущего.

Не смотря на то, что у автора очень легкий слог и читается очень споро, но по окончании только одна мысль: слава Богу всё закончилось. И книга, и революция, и строй. Остается только надеяться, что у нас хватит благоразумия когда-нибудь переоценить всё произошедшее, "закрыть гештальт", и понять, что важнее всего благополучие людей, а не красивые слова и идеология:

годы войны и революции и в особенности большевизм весьма прочно вколотили в голову твердое убеждение в том, что ни одна историкофилософская и социалистическая теория не стоит ни одной копейки.