3.5 Пикаро здесь, пикаро там...

Считается, что жанр пикарески, или плутовского романа, возник в противовес роману рыцарскому. Это как бы рыцарский роман навыворот: вместо идальгос «без страха и упрека» в нем действуют пикарос (плуты, мошенники, пройдохи с самых низов), которые и страх испытывают, и поводов упрекнуть коих более чем достаточно. И хотя сам жанр в чистом виде зачах к концу XVII века, его элементы постоянно появлялись в литературе и впредь, с успехом используются и до сих пор. Есть мнение, что противопоставление плутовского и рыцарского романов породило более мощное противостояние романтизма с реализмом, причем предтечей реализма была именно пикареска. Роман Кеведо — классический образец жанра, хотя и не первый. Правда автор пошел дальше «Ласарильо с берегов Тормеса» или «Гусмана де Альфараче», дань которым воздает в виде аллюзий, и создал не просто забавную пародию, но также попытался понять природу явления и ответить на вопрос, есть ли выход. Пабло, который на самом деле никакой не дон, а сын цирюльника и вора с колдуньей и «восстановителиней девственности», стал таким, каким стал, отнюдь не благодаря дурной наследственности. Он бы и рад получить образование, чтобы стать доном не только по прозвищу, да учителя все время попадаются такие, что выбора нет — приходится осваивать ремесло пикаро. Иначе как защититься от таковых, ведь других-то на поверку и нет?

После этого мы не должны удивляться, что с такими наставниками все мы бредем отнюдь не по прямой дороге.

Пабло пытается ладить со всеми, по ходу дела перенимая профессиональные секреты воров, мошенников, нищих, шулеров, бродячих комедиантов. И этой наукой овладевает успешнее, чем университетской, что все равно не оберегает его ни от побоев и увечий, ни от надувательств со стороны друзей и подружек. Так что восхваление его сверхпронырливости и представление «примером бродяг и зерцалом мошенников» — такая же ирония, как и именование «доном».
«История жизни пройдохи…» — настоящая сатира на общество в целом с яркими метафоричными характеристиками, обилием гротеска и язвительными вставками, вроде «Прагматики разоблачительной против поэтов скудоумных, многоречивых и лишенных изюминки», типологии «монастырских любовников», рецептов написания комедий или разоблачения нищенских и шулерских трюков. Но еще больше здесь откровенной мерзости и тупого юмора, которые герой постоянно претерпевает и всячески пытается извлечь из них пользу. Автор как бы спрашивает, согласен ли читатель жить в подобном мире, но выхода не видит. Вряд ли будет лучше за границей, куда в итоге отправляется Пабло, чем и заканчивается пикареска.

Обернулось, однако, все это к худшему, ибо никогда не исправит своей участи тот, кто меняет место и не меняет своего образа жизни и своих привычек.

Смешно ли это все? Пожалуй, нет. Хотя в то время наверняка имело шумный успех у толпы, с учетом общего состояния «дерьмоюмора», нашедшего отражение в произведении. Видимо, блатная романтика близка и понятна в любом обществе недоразвитого абсолютизма. Недаром ведь святая инквизиция внесла книгу в список предназначенных к сожжению, а Франсиско де Кеведо признан классиком средневековой испанской литературы, как и его современники и друзья Сервантес и Лопе де Вега. И неспроста ведь так увлеченно изучал его творчество некий Роберт Джордан, еще до того как сменил профессорскую деятельность на подрывную. Не потому ли, что один из «наставников» Пабло именовался дон Торибио Родригес Вальехо Гомес де Ампуэро-и-Хордан?