5

Страшная и безысходная вещь, антиутопия, которую смело можно ставить на одну полку с замятинским "Мы", "1984" Оруэлла, "451° по Фаренгейту" Бредбери или поздними вещами Урсулы ле Гуин. С последней, к слову, действительно много общего – "Рассказ служанки" можно отнести к феминистической литературе, т.к. в центре повествования – именно судьбы женщин. После религиозного переворота в Америке они теряют практически все права – у них не только отнимают собственность, возможность пользоваться деньгами, право голоса, но и право на собственное тело и даже на свое имя...

Меня зовут не Фредова, у меня другое имя, которым меня теперь никто не зовет: запрещено. Я говорю себе, что это не важно, имя – как телефонный номер, полезно только окружающим; но то, что я себе говорю, – неверно, имя важно. Я храню знание этого имени, точно клад, точно сокровище, и когда-нибудь я вернусь и его откопаю. Я считаю, оно похоронено. У этого имени есть аура, как у амулета, заклятие, что хранится с невообразимо далекого прошлого. Я лежу по ночам на узкой кровати, зажмурившись, и это имя, не совсем недосягаемое, трепещет перед глазами, сияет в темноте.

Имя рассказчицы, Фредова – это перевод английского "Offred", т.е. принадлежащая Фреду. Ей запрещено читать, пользоваться косметикой и находиться на улице в одиночестве. На ней всегда длинная красная одежда, сообщающая о ее статусе. Она – Служанка, единственная задача и цель которой теперь – деторождение. Если за несколько данных ей попыток она не сумеет родить ребенка, которого будет воспитывать совершенно другой человек, то будет признана Неженщиной. Жизнь "Республики Галаад" построена на библейских ценностях, и роль Фредовой и других подобных ей – это роль библейской Валлы.

И увидела Рахиль, что она не рождает детей Иакову, и позавидовала Рахиль сестре своей, и сказала Иакову: дай мне детей, а если не так, я умираю. Иаков разгневался на Рахиль и сказал: разве я Бог, Который не дал тебе плода чрева? Она сказала: вот служанка моя Валла; войди к ней; пусть она родит на колени мои, чтобы и я имела детей от нее.

Законы "дивного нового мира", в котором приходится существовать героине, раскрываются по мере ее рассказа. Командоры и Хранители, Ангелы и Очи, Жены и Марфы, Красные центры, где обучают Служанок, и Избавления - постепенно все кусочки мозаики складываются в единый рисунок. И, как бы дико это ни звучало, мир, который так кропотливо и детально создает Этвуд, совершенно логичен – этот "библейский" режим возникает как своеобразный "ответ" на контроль – а, следовательно, и сильнейший спад – рождаемости среди европеоидов, на эпидемии венерических заболеваний, мутации, вызванные экологическими катастрофами, на обесценивание человеческих отношений, семьи и прочие "признаки времени"...

Лес рубят — щепки летят, говорит он. Мы думали, можно сделать лучше.
Лучше? тихонько переспрашиваю я. Он что, думает, так — лучше?
Лучше никогда не означает «лучше для всех», отвечает он. Кому-то всегда хуже.

По стилю повествования "Рассказ служанки" чем-то напомнил мне "Не отпускай меня" Кадзуо Исигуро – вероятно, той же отстраненностью и равнодушным "регистрированием" происходящего – от чего читать это еще страшнее. Но если у Исигуро эта отстраненность – принятие своей судьбы, какое-то смирение с тем, что ожидает героев, то у Этвуд это, скорее, попытка выжить, приспособиться как-то к своему новому существованию, не потеряв при этом себя. Потому что память – это и есть та соломинка, за которую еще можно удержаться...

Я беженка из прошлого и, как все беженцы, вспоминаю обычаи и привычки бытия, которое бросила или вынуждена была бросить, и все они отсюда мнятся причудливыми, а я — ими одержимой. Как белогвардеец в Париже, что пьет чай, заблудившись в двадцатом веке, я влекусь назад, тщусь вновь обрести далекие тропы...