5 От Кафки к Бланшо через отрицание и философию

Расшифровывать Кафку - занятие не для слабых духом. Хотя можно ли вообще применить слово "расшифровать" к таким книгам, как "Процесс" или "Замок"? Слишком сложные тексты, слишком много смыслов и намеков можно в них увидеть. Отталкиваться можно и от биографии автора, и от его личности, такой противоречивой и такой трогательно несимпатичной. Я никак не могу отделаться от мысли, что любая попытка разобрать романы и рассказы Кафки на кусочки обречены на провал изначально, но Морис Бланшо идет, лично для меня, довольно необычным путем.
Вместо анализа традиционного анализа творчества эссе Бланшо о Кафке - это невероятно красивые и столь же пространные рассуждения о философии творчества и границах литературы, где рассуждений о философии гораздо больше, чем рассуждений о Кафке. Кафка будто служит катализатором, отправной точкой, идеальной иллюстрацией идеям Бланшо.

Заметим, что литература, отрицая саму себя, никогда не ставила перед собой цели попросту изобличить искусство или художника в мистификации и подлоге. Литература необоснованна, в ней есть примесь обмана - да, несомненно. Но обнаружилось и нечто большее: литература не просто не обоснована, но она - ничто, и эта “ничтожность” представляет собой, пожалуй, небывалую, чудесную силу, при условии, что она берется в чистом виде. Добиться того, чтобы литература обнаружила эту внутреннюю пустоту, чтобы она полностью раскрылась своей доле небытия и начала осуществляться как собственная невозможность, - такова одна из целей которые преследовал сюрреализм, так что совершенно справедливо признавать в нем мощное движение разрушения, но не менее справедливо присуждать ему одну из величайших творческих амбиций, ибо литература здесь, на мгновение совпадая с ничто, тут же становится всем, все начинает существовать: вот так чудо.

Структурно книга делится на десять эссе, написанных по ходу публикации работ Кафки. От довольно общего "Литература и право на смерть" к более конкретным исследованиям биографии самого Кафки в "Неудаче Милены" и "Самом последнем слове".
Пересказывать идеи Бланшо бессмысленно - их нужно читать самому. Литература для него - это высшая форма отрицания, ведь она отказывается от того, что называет, и с речью же связано отрицание - полнота и знание не говорят.
Больше всего мне понравилось столкновение обыденной жизни и этой утонченной философии в эссе, посвященном Милене Есенской. Как Кафка буквально упускает возможность быть с красивой и молодой женщиной, пылко в него влюбленной, потому что оглушен этой энергией, этим счастьем, этой красотой. Для него быть с ней равносильно отказу от самого себя, от существования в полузыбкой тени своей литературы. И здесь же приводятся одна из самых красивых цитат Кафки на мой взгляд:

Но как раз между этим миром дня и тем “получасом в постели”, о котором в одном из писем ты говорила мне с подчеркнутой небрежностью, как о чем-то мужском, для меня существует пропасть, которую я не могу преодолеть, вероятно потому, что не хочу. Там, на другом краю этой пропасти, находится то, что принадлежит ночи, нечто абсолютно ночное, а здесь мир принадлежит мне; и стоит ли перепрыгивать на ту сторону, в ночь, чтобы еще раз сделаться ее обладателем?... Стоит ли идти туда из-за любви к черной магии, к философскому камню, к трюкачеству, к алхимии, к волшебному кольцу? Все это чуждо мне, и я этого ужасно боюсь. Хотеть овладеть этой магией, в спешке одной ночи, тяжело дыша, брошенному, одержимому, стремиться с помощью волшебства подчинить себе то, что при свете дня находишь в раскрытых глазах (“возможно”, по-другому нельзя иметь детей, “возможно”, дети - это тоже магия. - Оставим теперь этот вопрос) - вот почему я столь признателен тебе (тебе и всему), вот почему вполне естественно, что рядом с тобой я чрезвычайно спокоен и чрезвычайно возбужден, чрезвычайно скован и чрезвычайно свободен; вот, опять же, почему, осмыслив это, я отказался от всякой другой жизни. Посмотри мне в глаза!

Раз за разом после Бланшо подводит читателя к мысли, что Кафка раз за разом предвкушает и буквально смакует свою неудачу, свою отчужденность от мира, свой трагизм. Но это не поза, и даже не попытка сыграть в обреченного, это его истинное - я, его мировосприятие. Мир, в котором он обитает, это сумерки, это заколдованный лес, это лесная чаща, где не бывают другие люди. Он чужд обычному миру, и поэтому его творчество столь же зыбко и эфемерно, и столько же чуждо. Если наложить эти идеи на первое эссе о смерти в литературе, о бесконечном умирании, то получается бесконечная рекурсия отрицания и непонимания. Вообще, отношениям с женщинам Бланшо уделяет много внимания. Словно именно в контакте с ним достигает наивысшей точке напряжение, которое вызывает в Кафке его ощущение чуждости, инаковости. Возможно, эта точка тоже имеет право на жизнь. К моем удивлению, именно разрыв с Фелицией Бауэр, по мнению Бланшо, был катализатором для написания "Процесса", хотя я встречала совершенно другие трактовки, начиная от проработки христианских идей и заканчивая осмыслением собственной жизни.
Работа Бланшо оказалась сложной и интересной, имеющей больше философское направление, чем литературоведческое. Его восприятие творчества Кафки мне показалось довольно предвзятым, потому что в первую очередь он пытается проиллюстрировать им свои идеи, а не дойти до идей самого писателя. И, хотя каждое из эссе написано просто великолепно, я бы не рекомендовала эту книгу, как первую, для знакомства с анализом творчества Кафки. К тому же, книга требует значительно багажа: желательно ознакомиться со всеми работами Кафки, а уже потом браться за Бланшо. Это блестящий анализ всего творческого наследия писателя, и он довольно требователен к читателю - фактически порог входа довольно высок.