4 «И не случайно летчики, встречаясь дома, удивленно спрашивали друг друга: «Как, ты еще жив?..»

«На выгоревшей гимнастерке, там, где должны были находиться ордена, виднелись два округлых зеленоватых пятна. Одно из них было пробито пулей. Если бы ордена были на месте, на гимнастерке! Пуля, ударившись в один из них, разорвалась бы, не причинив большого вреда…»

Ефремов Василий Сергеевич, летчик-бомбардировщик.
Если в других родах войск, дабы те не поддавались на «провокации» немцев, отбирали патроны, то у летчиков бомбардировочных эскадрилий попросту не было взрывателей к бомбам. От взрывателей, к слову сказать, зависела не только мощность взрыва. При помощи них выставлялось и так называемое замедление, то есть время взрыва. Немцы были в первые дни войны настолько уверенны в себе, или, наоборот, боязливы, что нападали на наши бомбардировщики лишь тогда, как те, отбомбившись, возвращались на свои аэродромы. И это несмотря на отсутствие прикрытия из истребителей. Все дело в том, что после задания, радисты стрелки, как правило, тратили все патроны в пулеметах на наземные цели и немецкие истребители, потом сбивали наши беззащитные самолеты словно мишени в тире. Пришлось в итоге стрелкам-радистам вообще запретить расходовать боеприпасы по наземным целям! Также было решено в дневное время не удаляться далеко от своих зенитчиков, а ночью летать на дальние дистанции, так по ночам немецкие истребители не летали. О том, насколько вылеты в военное время отличались от мирного времени красноречиво говорит сам Ефремов: «Заглянув однажды в свою летную книжку, я удивился: в графе «количество боевых вылетов» стояла цифра 73, а в графе «время» — 175 часов 32 минуты. Такое время до войны можно было налетать только за целый год!» Вскоре в эскадрилье осталось всего пять самолетов, а задания давались все сложнее и сложнее. Нашим приходилось идти на хитрость и строить ложные аэродромы. Правда, с трудом вериться в такую доверчивость немцев, но, если Василий Сергеевич пишет, что так было, нам остается ему верить. «К вечеру аэродром был неузнаваем. Вернувшись с задания, мы не сразу нашли его и просто не верили своим глазам. Казалось, все на месте: и знакомая деревня, и железнодорожная станция с водонапорной башней, и небольшой лесок... Только не было ни аэродрома, ни самолетов. Так тщательно была организована маскировка. Там периодически включалось электрическое «Т», мигали навигационные огни «самолетов». Фашистские летчики методично бомбили их. На земле вспыхнули «пожары» — горели тряпки и ветошь, заранее облитые маслом и бензином... Ободренные первыми «успехами», гитлеровцы снова обрушили туда бомбы. А в это время наши СБ уходили бомбить вражеские войска. Выполнив задание, они производили посадку, ориентируясь на еле заметные посадочные огни и подсвечивая себе фонарями.» Но, невзирая на все эти выдумки, Киев пришлось оставить… Потом были бои под Харьковым и под Орлом. Наши летчики научились отличать разрывы немецких снарядов от своих. «— У их снарядов шапки разрывов черные, а наши взрываются белым облачком.» Нагрузка оказалась такой громадной, что Ефремов, несмотря на спартанскую закалку, начал сдавать: осунулся, постарел, стал ниже ростом. Постоянно болела и слегка кружилась голова.
«Однажды, проверяя летные книжки, Анатолий Иванович Головин, ставший уже подполковником, спросил у меня:
— Сколько у вас вылетов за последний месяц?
— Да, наверное, тридцать наберется, — ответил я, не понимая, зачем потребовались эти данные командиру полка.
— У вас не тридцать, а сорок. А сколько налетали ваши подчиненные за это же время?
— Полетов семьдесят сделали.
— Вот видите, капитан, вы один выполнили половину всех вылетов эскадрильи.»
Оказалось, Василий Сергеевич сам совершал большинство вылетов эскадрильи потому, что в ней были в основном молодые ребята. Одни вообще не летают ночью, другие — только в светлые ночи. Под Сталинградом все начали летать в одинаковой мере. Печально читать о тех случаях, когда немцы налетали с бомбами как раз в тот момент, когда наших летчиков собирали в одном помещении для награждения. Поражают и отдельные задания, которые давали летчикам бомбардировщикам. «— Надо пролететь по заданному району, осмотреть по возможности все дороги и выяснить интенсивность движения железнодорожного и автомобильного транспорта. Это значит, — уточнил Головин, — что полет над территорией указанного района необходимо производить на малой высоте, чтобы иметь возможность просмотреть все тщательнейшим образом.» Головин был командиром полка. Когда от руководства дивизией поступали истерические приказы о необходимости бомбежки в ужасных погодных условиях, он, после долгих и безрезультатных попыток объяснить что-либо руководству, сам пошел на верную смерть. «И снова позвонили из дивизии: «Почему не начинаете полеты?»
«Сейчас выпускаю в воздух самолет-разведчик», — сказал командир полка. Взял планшет, надел шлемофон, перчатки и вышел... В землянке услышали гул моторов — Головин выруливал на старт. Поднявшись, он передал: «Облачность сплошная, высота нижней кромки 50 метров, видимость 500. В облаках сильное обледенение. Полеты запрещаю!»
И разбился… Вообще, прикрываясь важным заданием можно было практически убить любого летчика. В таких случаях, как правило, в эскадрилью прибывал какой-нибудь важный чин и говорил фразу на вроде такой: «— Есть очень важное задание. Нужно доставить срочное донесение в штаб Южного фронта. В такую пургу я могу поручить это только вам…»
Когда наша промышленность наладила в тылу выпуск новых самолетов, о сразу нарисовались союзники, которым не интересно было быстрое окончание войны. Нашим всучили «Бостоны». Почему? А потому, что у «Бостона» бомбовая загрузка составляла всего 760 килограммов, тогда как наш СБ поднимал 1200 килограммов. Правда, пилот сам мог управлять огнем пулеметов. «Наконец-то мы, летчики, получили возможность стрелять самостоятельно.»

Американский бомбардировщик Дуглас А-20 (он же "Бостон", "Хэвок") является одной из самых известных машин среди поставлявшихся по ленд-лизу в годы Великой Отечественной войны.
«Самолеты мы приняли за два дня — новенькие «Бостоны» с моторами «Райт-Циклон», запломбированными на пятьсот часов работы. Это означало, что фирма гарантирует безотказную работу материальной части в течение указанного срока, а пломбы были поставлены для того, чтобы никто не копался в агрегатах и механизмах раньше времени.» Вскоре, однако выяснилось, что в процессе эксплуатации и боевой работы моторы быстро поднашивались и техникам часто приходилось менять кольца, цилиндры и другие агрегаты. Пришлось нашим конструкторам усовершенствовать и переделывать эти самолеты. «Вооружение, переделанное на заводе нашими мастерами, очень порадовало нас. Теперь в кабине стрелка-радиста стоял мощный крупнокалиберный пулемет «Березина», бомбодержатели тоже были переделаны для 1200 килограммов бомб самого различного калибра.» Но ведь это не получалось сделать быстро. В итоге, как пишет сам Ефремов, «американская техника не выдерживала наших нагрузок. Приходилось менять поршни, цилиндры, кольца, подшипники моторов. Пломбы, гарантирующие их работу в течение пятисот часов, давно были сняты. Пятьдесят процентов самолетов требовали основательного ремонта. А наши наземные войска, продвигавшиеся вперед, ощущали отсутствие необходимой поддержки авиации.»
Интересный факт: оказывается, в СССР существовало правило обязательной установки бюста из бронзы на родине каждого награжденного второй медалью «Золотая Звезда». Василий Сергеевич удостоился этой награды 24 августа 1943 года.
Поражает информированность немцев обо всех наших полках. Они знали многих летчиков по позывным и именам, и часто готовили провокационные листовки с фотографиями летчиков.
«Подойдя к столу, он раскрыл маленькую планшетку, вытащил листок бумаги и молча протянул мне. Это была немецкая листовка на русском языке. Внизу, по сторонам текста, были отпечатаны две фотографии. Слева стояла женщина с грудным ребенком на руках, справа был портрет штурмана нашего полка.
Я внимательно прочитал текст листовки. Штурман якобы обращался к своим однополчанам с призывом сдаваться в плен в случае вынужденной посадки на территории врага.»
За, казалось бы, не такие уж значительные прегрешения, летчиков лишали наград и отправляли в штрафбаты. Был случай у Ефремова, когда его вызвали на конференцию летчиков в Асканию Нова, но по прибытии его туда выяснилось, что конференция была только для летчиков истребителей!
Василий Сергеевич Ефремов воевал до самого победного конца войны, уничтожил 32 самолёта противника на аэродромах и 4 в воздушном бою.

Памятник В.С. Ефремову в Волгограде.