4

Советская литература, военная проза. Как я понимаю - художественно-документальная. Этакая смесь (вычисление пропорций на усмотрение читателя).

Сюжет: автор - военный переводчик, на фронте с 1942 года... вплоть до боев в Берлине (узнала из биографической справки). В сборнике две повести, связанных сюжетно и хронологически. "От дома до фронта" и "Февраль - кривые дороги". В первой рассказывается, как ГГ проходила подготовку на курсах военных переводчиков, в тылу, в Ставрополе. Сокурсники, преподаватели и чины военной администрации, население в виде квартирных хозяев, обслуги и прочих мелькающих. Во второй повести, которая начинается с того же момента, ГГ по окончании курсов получает распределение (или как это называется) и отправляется на фронт. Попадает она в Ржевский котел... Служебные дела и обязанности, сослуживцы, бойцы и селяне в деревнях, где останавливается подразделение, пленные немцы... Кровавая неразбериха и хаос войны.

Книжка оставляет сложные впечатления. Что, в общем-то, неудивительно - автор явно писала в русле неоднозначности. Вот и чувства такие... неоднозначные. Хотя, опять же, тут еще влияние текущей обстановки и умонастроений, да уж. ((

Предтеча Алексиевич. Показ войны и фронтовых буден с непарадной, неофициальной стороны... В смысле - упор на повседневность, мельчайшие детали и особенности быта, сложившихся порядков и отношений. С упором на женский взгляд. Ну вот разве что Алексиевич записывала рассказы женщин-фронтовичек (ну или развивала и придумывала художественно, как она сейчас заявляет), а автор писала на основании собственного военного опыта. Хотя тоже что-то художественно придумывала и развивала. В аннотации четко сказано "... во многом носит автобиографический характер". Ну, значит, где-то и не носит - логически рассуждая...

Вот лучше бы автор просто написала подробные мемуары. Было бы здорово, и получился бы документ. А так, раз это в какой-то степени художественный текст, то лично меня замучили вопросы - на хрена она это пишет? зачем, с какой целью? какой художественный эффект она хочет получить? для решения каких опять же задач? и т.д. (( Все та же пресловутая неоднозначность? Но можно ли это поименовать неоднозначностью, если, скажем, тут больше показано ожесточение и насилие по отношению к пленным немцам со стороны советских солдат, и очень мало показано насилие со стороны немцев по отношению к советским гражданам? Хотя, подумав какое-то время, я опять рассуждаю, что такое впечатление складывается (лично у меня) в результате современной обстановки, когда можно, так сказать, посмотреть, как развивалась эта неоднозначность и к чему все пришло. А тогда, в 70-е, когда повесть была опубликована, все, видимо, воспринималось по-другому.

Посмотрела опять биографическую справку, разные отзывы на LiveLib. Вроде так получается, что автор изначально писала в таком духе, ну допустим... Но у нее сначала не принимали к печати эти тексты. Из-за духа. В 60-е не приняли, а в 70-е вот приняли. То есть, это уже возник такой тренд - с неоднозначностью? Надо ли так понимать, что в 70-е наше сытое и благодушное общество дружно стало почивать на лаврах, посчитав, что все уже окончательно и бесповоротно - и СССР, который мощная супердержава, и победа в войне, которая священная и героическая. А значит, можно уже предаться такой роскоши, как неоднозначность, чтобы и противник был "с человеческим лицом" (о, а действительно, как занятно получается, при таком подходе уже и язык как-то не поворачивается называть их врагами, так, противники, и уже все это на подсознательном уровне ощущается, как нечто такое спортивное... не то что вопрос жизни и смерти...), и наши были капец противоречивые... Ну и, к какому финалу это привело, мы может наблюдать в режиме реального времени. Нас уже вроде бы практически официально обвиняют в развязывании второй мировой. Процесс еще идет, возможны и далее всякие открытия. Отсюда, мыслится мне, просто напрашивается логический вывод, что неоднозначность - слишком большая роскошь, и что-то я не особо наблюдаю, чтобы сейчас кто-то практиковал эту самую неоднозначность. ((

И вот так все время - читаю книжку и сюжетные линии сами собой развиваются. Вот автор дает эпизод, как они проходят по только что занятой деревне и видят убитого молоденького солдата, который лежит босиком, а через некоторое время рисует, как проезжает подвода, до краев нагруженная сложенными парами валенок - и сразу ясно, что это после боя наши с трупов снимали валенки, типа им же они уже не нужны, а живым еще пригодятся. Ага, думаю я - в наше время это дошло до стадии "воевали против немцев с палками". Вот эпизод в несколько строк - как бы ГГ слушает рассказ своего коллеги, как он заинтересовался, пошел посмотреть, а там "расстреливали изменников", и ему сейчас не по себе. Ну, сейчас это, определенно - "заградотряды НКВД стреляли в спины бойцам". Вот автор показывает историю девушек при армии, одна машинистка при штабе, другая - все на свете, медсестра, разведчица, что придется. Они обе как бы влюблены в капитана Агашина - автор так конкретно и не указала, капитан чего, но, наверно, тоже НКВД, или Смерша, или военной разведки, как уж там. И даже одна от него забеременела. А капитан Агашин так-то особо на них внимания не обращает, он весь поглощен планированием разведопераций и боевых действий. Ну, это все естественно выглядит! Война, постоянные бои, кошмарная тяжелая обстановка, молодые мужчины и женщины... ну, они занимаются сексом... как-то по зову природы... возникают даже романы... Но сейчас-то это все звучит - "женщины на фронте сексуально обслуживали солдат и офицеров". У автора есть еще книги, в том числе и про Берлин 45-го, вот у меня просто отчетливое ощущение, что там говорится тоже что-нибудь на тему наших солдат и немок, что сейчас преобразовалось в "миллионы изнасилованных немок". Тошнотворный такой осадочек остается.

И опять, размышляю я - если автор все это показывала, то она ведь, значит, специально так все выстраивала, комбинировала? Что-то убирала, что-то добавляла - для создания художественного впечатления? Опять у меня вопрос - зачем? Вот она в финале показывает, что подразделение в очередной раз планирует прорвать немецкое окружение, чтобы дать проход нашим, оставшимся в их окружении, в результате и сами попадают в окружение, многие погибают. Автор изображает, что вот они анализировали добытые немецкие документы, обрывки радиоразговоров и пришли к выводу, что это вот такая немецкая дивизия, а следовательно, немцы специально сюда выдвинулись, чтобы устроить для нас ловушку (кстати, тут я логику так и не поняла, ну да ладно, я не военный тактик-стратег), и они сообщают об этом комиссару (кстати, правда, комиссару? так они тогда назывались? я думала - комбат какой-нибудь... ), а тот их обрывает, что не надо умничать, планы утверждены ставкой, будем их исполнять, ну и потом окружение, кровопролитные бои, ужасающий финал... То есть, выглядит так, что из-за трусости и глупости командования произошли такие тяжелые потери. Пошла посмотрела в википедию. Пишут, что Ржевская битва продолжалась полтора года! это была просто бесконечная адская мясорубка, наши и немцы там толклись туда-сюда, постоянно наступали и отступали, то одни в окружении, то другие, чудовищные потери со всех сторон... То есть, в свете этих сухих сведений, выходит, что это все продолжалось длительное время, и вряд ли одно рядовое сражение где-то в начале имело какое-то решающее значение... Тогда зачем автор выстраивает именно такой эпизод? Она хочет показать, что во всем происходящем виновато советское командование? ((

Зачем она выпячивает пленных немцев с их жалким видом и страданиями? Ну да, все так сложено, что читатель должен поневоле испытывать к ним сочувствие. А тот же капитан Агашин, который склонен не обращать на них внимания и даже в финале хотел расстрелять красивого молодого немецкого офицера - выглядит, как (кровавая гэбня) жестокий и бесчеловечный. И опять же! если бы это были просто мемуары, или скажем, дневниковые записи - все бы было понятнее. Юная девочка из интеллигентной семьи, только-только попала на фронт, идет самый тяжелый период войны - начало 1942 года, еще очень далеко до перелома, солдаты изнурены, девочка сталкивается со всем этим ужасом, у нее еще не опыта войны и тяжелых боев и окружений, у нее еще мирные реакции из совсем другой жизни. Но, извините, автор пишет художественный текст, и это вовсе не первые спонтанные впечатления, это написано сильно потом, когда уже все известно и о зверствах нацистов на оккупированных территориях и все прочее. Так зачем тогда автор допускает такой дисбаланс? Не понимаю... (( Кстати говоря, этот самый образ красивого молодого немецкого офицера - я подозреваю, что это в значительной степени художественная разработка. Вот когда ближе к финалу ему дали женскую шаль, и он все в нее кутался - тут у меня и возникло это острое подозрение. Потому что это все как-то уж один в один походит на знаменитую фотку - ну, вы знаете, там где наш боец в полушубке конвоирует молодого немца, закутанного в женскую шаль, и еще у него типа кудри блондинистые из-под шали выбиваются - все, как здесь расписано. И, опять же - вот тут картинно автор расписывает, как немец красиво и благородно отказался сотрудничать с (кровавой гэбней) капитаном Агашиным, когда тот задумал, чтобы немец в рупор подавал неверные команды, и капитан Агашин хотел его расстрелять, а все так стали страдать, и в результате они этого немца просто отпустили - топай, значит, к своим! Ну, тот и утопал. Но разве это не бред? соображаю я. То они тут с немцами сложно маневрируют и постоянно пытаются выцепить языка, чтобы получить какие-то сведения, такая тяжелая обстановка, опасность окружения - а тут они просто берут и отпускают "к своим" пленного немецкого офицера, который пробыл с ними в тесном контакте довольно продолжительное время и уж точно может немцам рассказать какие-то важные военные данные?

Со временем я не поняла ничего. Пошла опять посмотрела биографическую справку - опять мало что поняла. Ну, то есть, по книжке получается, что автор прибыла на фронт в феврале 1942 года. Потом 200 страниц подробного изложения с деталями быта и т.д., в финале отступление-окружение-прорыв, и вдруг получается, что прошло всего несколько дней! Чуть ли не около недели. Вот так так - чисто субъективно, так складывается ощущение, что это должно продолжаться значительно больший период. Хотя бы несколько месяцев. Как - несколько дней... Вот просто ничего в этот временной промежуток не укладывается! Если по данным википедии, которая говорит о сражении, продолжавшемся около полутора лет - это нормально соотносится. В биографической справке у автора вообще указано, что она "в марте была назначена"! Лично я напрочь во всем этом увязла. Но в марте или в феврале, по тексту выглядит так, что должно пройти.. ну, что-то около года... Иначе все очень странно. Как вот с этой машинисткой, влюбленной в капитана Агашина и беременной от него. По авторской хронологии получается, что вот ГГ прибыла на фронт - еще никто ничего не замечает и не в курсе, а через пару дней - у машинистки уже "большой выпуклый живот"! Ну ради бога... (( Если бы прошло несколько месяцев, то еще более-менее... Или взять этих селян, у которых они живут в избах. Автор показывает, как они вынуждены отступать и оставить село, что это ужасно - действительно ужасно - и потом в эпилоге долго и подробно расписывает, как она спустя двадцать лет после войны приехала в это же село, разыскала этих же селян, ну, кто в живых остался. И вроде как они ее все это время ждали... а ей все время было не по себе, что она обещала вернуться, а все чего-то никак... Но это опять же звучит довольно странно и дико в заданном автором промежутке! То есть, за два дня что ли автор и хозяйка избы так прониклись друг к другу чувствами, что спустя двадцать лет ее еще тут дожидаются... Вот если бы автор несколько месяцев, да, прожила у этой селянки, в этой избе, год прожила, тогда бы понятно звучало... К тому же, автор так изображает эту избу - теснота, жара, воняет наверняка - тут же и теленок содержится, тут же и дети друг на друге голышом лазают и справляют нужду, все такое - ну вот никак не ощущаешь, что ГГ за два дня прониклась какими-то там особо теплыми чувствами. Ощущаешь ошеломление и брезгливость - ну, а зачем автор так смачно это все расписывала, для чего? ((

В общем, странно это все, непонятно... надо бы почитать другие книжки автора, чтобы определиться. Книжек, конечно, в доступности нет - это уж само собой. (( Попадется - почитаю.

Нет, ну так-то интересный материал. Много сведений о фронтовом житье-бытье.

"И страх, и любопытство, и тщеславие отступили перед одним - спать хочется."
***
"- Послушайте! Как по-вашему? Можно завшиветь и остаться интеллигентом?"
***
"- Я вот рад, что вступаю в войну не щенком, а зрелым человеком. Я-то не дамся войне. Меня она не переломает... Убить, конечно, могут. Но это другое дело."
***
"А парни разместились в трюме. Не мчишься в тачанке на врага по опаленной степи. В трюме из-под сельди плывешь обратным рейсом вдаль от фронта. К таким превращениям надо как-то примениться, не впав в уныние."
***
"- Боже мой, что это будет, когда вы окажетесь лицом к лицу с немцем! - Грюнбах удрученно всплескивает ручками. - Вы должны заучить эти термины наизусть, как стихи. Иначе вы ничего не поймете, когда придется допрашивать. Понимаете? Как стихи!
Я пристыженно киваю головой. Что тут возразишь.
- Вы когда-нибудь учили немецкие стихи? Учили? А? Читайте, читайте! - восклицает Грюнбах.
Он упоенно покачивает головой в такт стихам. Вдруг спохватившись, говорит печально:
-Да, Гейне это не то что устав, конечно. Я вас понимаю. Но попробуем все же повторить с вами первый параграф устава вермахта. С самого начала.
Пожалуйста. Насчет этого напрасно беспокоится маленький Грюнбах. Это невозможно забыть. Захочешь и не сможешь.
- "Наступательный дух немецкой пехоты"...
***
"- Я прошу вас, геноссен, помнить, что автор этого стихотворения был немцем. Когда мы победим и в Германии с фашизмом будет покончено, мы будем вправе сказать себе, что никогда, даже в годы войны и ожесточения, не переставали любить этот прекрасный язык..."
***
"Все та же война какие-то свои вешки незримо расставляет между людьми - метит, сводит, разводит. Не поймешь. Ну да ладно, после войны разберемся."
***
"Взорванный мост на пути. Мы обогнули его и вышли на тракт Москва-Калуга. Начались третьи сутки нашего пути. А до войны из Москвы в Калугу поезд доставлял за семь часов."
***
"Если должна быть какая-нибудь добродетель у выпавшего на мою долю пленного немца - так это приличная дикция. Сидели мы тесно, мирно, близко, а видели друг друга из неподвижной дали - нашего вражества."
***
"Задребезжал телефон, и Кондратьев сказал в трубку глухим, ночным голосом: "Дежурный..." - и замолк.
- Я вас понял, - сказал он приподнято. - Я вас понял, товарищ семнадцатый! Есть быть готовым!
Он положил на рычаг трубку, покрутил ручку аппарата, давая отбой, и обернулся, глядя с насмешливой озабоченностью:
- Слышали? Немецкие танки прорвались на участке Ножкино-Кокошкино. Четыре километра до нас ходу сюда.
В мозгу вспыхнула таблица, которую зубрили на курсах военных переводчиков: скорость движения немецких танков... Минут через десять, высчитала я, танки могут быть здесь.
- Так вот и живем. А вы разуваться надумали."
***
"- Что за народ! И продаттестат не спросили? Так кормили?
- Кормили.
- Они кого хочешь накормят. Не пожалеют."
***
"- Нашу дивизию тогда отвели с переднего края. Пока пополнялись, отдыхали, мне один, Валей звали, Валентин Борисович, предложил разучить с ним целую программу. Он так натренировал меня, сам специалист по этому делу, я кручу солнце, он поддерживает, за ноги через голову швыряет. Сбегались смотреть на наши тренировки. Мы уже почти к выступлению подготовились, не хуже фронтового ансамбля, а он вдруг говорит: "Маша, будь пока что моей женой". Это в том смысле, что вообще-то он женат, не свободен. А мне и насовсем-то его не требуется, не то что на пока. "Тогда, говорит, я не могу с тобой больше работать. Я за тебя берусь - у меня руки колотятся". Так и не стала акробаткой."
***
" - Нужны проходы! - говорит Бачурин. - Мы ведь в мешке. Но пятиться назад не будем. Двинем! Предупредим действия противника. Соседей выручим - прорвем их кольцо окружения. Значит, нужно нащупать проходы - вот ваша главная задача сейчас.
К танкам немецким, что стоят в Ножкино-Кокошкино я уже притерпелась. Но, оказывается, мы еще и в мешке. Тяжкий смысл этого сейчас пока, при Бачурине, и в голове не укладывается. С полковым комиссаром ни отступать, ни прозябать не будем. На запад пойдем. В это так легко, так весело верится."
***
"Капитан Тью-тью-ников... не культурни диктор".
Сперва я услышала вдалеке, словно по другой программе, голос нашего радиста, хриплый, истошный, прерываемый грохотом снарядов:
- Дай настройку! Раз-два-три-четыре-пять... Пять-четыре-три... Перехожу на прием...
Треск. Ожидание.
- Ответьте, черт вас дери! - и надсадный мат.
Кто-то подышал мне в ухо, чувствую - притаился. И вдруг вот это самое: "Капитан Тью-тью-ников... не культурни диктор".
Помкомандира полка по связи Тютюнников вечно лазает под огнем, налаживает связь. Он известен всей дивизии генерала Муранова, о нем писали в дивизионной газете. И немецким радистам в частях, что стабильно стояли против дивизии Муранова, вполне возможно, известны его имя и голос."
***
"Ближе пододвинулись темные, худые лица. Все сгрудились, заговорили:
- Мы были отошедши в соседнюю деревню. Осенью. А тут бой страшный.
- Остались на реке мертвые, покойные. Живые сюда подались.
- А мертвые все на Волге остались, где по кустам, где по ложбинам, где бог кому.
- Разве возможно их подобрать? Тут их было больше, чем кустов.
- Тут некому было хоронить, бабенки остались, да вот еще - дед.
- А молодежь где-ж делась? - спросил Савелов.
- Молодежь всю немцы угнали укрепления им строить.
- На Волге разве мертвых подберешь. А немцы за водой идти не велели.
- Солдата-покойника отпихнешь и зачерпнешь. И кровавую пили. Вода маленько течет, сочится.
- И снег пороховой ели.
- А намедни слышим: опять бой. Мертвые пошли в воду."