4 я конквистадор в панцире железном

Долгое путешествие - от родной Аргентины до США - задумали предпринять два студента-лепролога. Их обоих будут называть Че (аргентицы так смешно растягивают это слово, чее-е-е-е).

— А ты, аргентинец, что — не пьешь?
— Понимаете, у меня на родине не принято пить залпом. Не обижайтесь, но там пьют, только когда закусывают.
— Но че-е-е-е, — прогнусавил сержант, подчеркивая наше звукоподражательное прозвище, — ты бы предупредил.

Наличествует еще мотоцикл по имени "Богатырь", который если что можно подкрутить проволокой, пес по имени Камбэк, отличный план пройти весь путь за пару месяцев, необходимые для начала путешествия бумаги и полная уверенность, что все пойдет по плану. Три раза хахаха.

Едва начатое путешествие можно описать как "все хорошо": мотоцикл еще едет, кое-где можно остановиться на подольше и завести еще отношения (которые, конечно, закончатся очень быстро), везде можно найти друзей и стол - и в крайнем случае хотя бы угол и кусок хлеба, тем более что Аргентина - она родная, а в Чили к жителям "рая Перона" относятся хорошо. Если только они, конечно, ведут себя вежливо - к примеру, напугавшись страшного тигра, не убивают домашнюю собаку. ну или вообще:

Как всегда, под прикрытием рекомендательного письма «прессы», мы навязались в гости к семье немцев, которые обращались с нами самым сердечным образом. Ночью меня прихватили колики, с которыми я не знал, как справиться; мне было стыдно оставить по себе воспоминание в ночной вазе, поэтому я высунулся в окно, доверив пространству и темноте всю свою муку… На следующее утро я выглянул проверить последствия и увидел, что в двух метрах внизу на цинковом листе сушились персики: в общем и целом зрелище получилось впечатляющее. Но вперед, читатель.

Впрочем, стоит покинуть родную страну и двинуться по Чили на север, к Перу, как неприятности начинают преследовать героев одна за другой: "Богатырь" окончательно ломается (а Камбэк покинул их еще в Аргентине), деньги заканчиваются стремительно, даже казалось бы должный оказать им помощь консул уже далеко не такой дружественный.

Весьма недружелюбную физиономию — что простительно, поскольку было воскресенье — скорчил при виде нас консул, которого мы застали по чистой случайности, и он же отвел нам место для спанья во дворе, предварительно прочитав суровую филиппику касательно наших обязанностей как аргентинских граждан и т. п.; высшим проявлением великодушия с его стороны стало то, что он предложил нам двести песо, от которых мы отказались с высокомерным негодованием. Если бы он предложил их три месяца спустя — совсем другое было бы дело!

Но в Перу путевой дневник из историй "как мы напились с новым другом" окончательно переходит в режим скорее наблюдательный: тут и история местности, и наконец посещенный ими лепрозорий, и тон рассказа меняется. Да, еще в Чили визит Альберто и Эрнесто на медные шахты не был самым веселым, а рассказ о встрече с безработным шахтером уже тогда отдавал ощущением, что в жизни Эрнесто не будет простой работы врачом.

Холодное умение и бессильная злоба рука об руку спускаются в великий рудник, помимо ненависти объединенные общей необходимостью выжить и следить друг за другом; посмотрим, настанет ли день, когда какой-нибудь шахтер с удовольствием возьмет кайло и пойдет отравлять свои легкие, сознательно этому радуясь. Говорят, что там, откуда долетают красные языки пламени, озаряющие мир, это так. Я не знаю.

И вот, кстати, что удивляет: вместе с рассказами о социальной несправедливости и о тяготах жизни индейцев параллельно идет восхищение конкистадорами, которые, в принципе, с одной стороны создали эти государства - а с другой как раз обрекли потомков цивилизации индейцев на прозябание. Хотя нет, не удивляет: вся жизнь Че Гевары потом уложится в ту фразу, которой у него удостоился конкистадор Педро де Вальдивия, первый королевский губернатор Чили.

Не сомневаюсь, что, припоминая прожитую жизнь, Вальдивия нашел в ней полное оправдание своей гибели как самодержавного повелителя воинственного народа, поскольку принадлежал к тому особому типу людей, которые появляются через определенные промежутки времени и в которых неограниченные авторитет и власть суть неосознанное стремление, иногда заставляющее казаться естественными перенесенные ради него муки.

Как и Вальдивия, Гевара погибнет в джунглях, от руки предавших его людей; как и Вальдивия, для Гевары борьба станет более важной, чем какие-то муки на пути к цели. И останется от него дневник идеалиста-студента, в ходе путешествия меняющего свою дальнейшую жизнь пониманием, как жить можно - и как нет.