3.5 «..всё связано, всё сцеплено. Я уйду, но я же и останусь..».

..подожди, а кто такой этот Александр Куприн и “с чем его едят“?.. ну как это - “кто“?! Куприн испёк нам «Гранатовый браслет» в свои дни (ты тогда был ещё очень молод и не знал ничего), а после водрузил его на главу дикарки-ведьмы Олеси, которая и дикаркой-то была из сопротивления людской дурости, а “ведьмой“ её нарекли те, кто ни разу не встречал.. Да; это
кое-что! Ну, т.е., о «браслете» я и не забывал, да ещё и наслышан о какой-то там «яме», в которой автор побывал, а об Олесе так и забыл, честно говоря, хоть и любил.. То, может, и не страшно вовсе - главное, что мила сердцу до сих пор.. аки те «тёмные аллеи».

Мало осталось нам прекрасного на сей земле, поражённой «коронавирусом» насквозь и испещрённой кровавыми червями, но ностальгические нотки, проникающие в твой радиоприёмник по вечерам, настраивают на добрый нрав. Нет; то не «жизнь прошлыми победами» и подготовка к «вечному сну» (мир твоему носу!), но отражение в зеркальной влажности. Куприн управляется слогом умело, хоть и заметно его утомление ими - час поздний, а скорей всего ранний. Он оборачивается не столько к прожитому, сколько к оставшемуся в нём - «дни/недели, нет пути назад», как было в одной песенке из того же леса Олеси. Куприн понимает, что вернуть это нельзя, и не собирается этого делать, но бывают же вечера, бывают же аллеи тёмными..

После скорого прочтения «Леночки», я разом перекинулся к ещё одному его рассказу, ничем не больше по размеру. От того не запомнилось ничего, окромя фразы “кишки в голове“, а назывался он «Брегет». Здесь же явно прослеживались аналогии с бунинским «Господином из Сан-Франциско», но только на первых порах, поезд набрал ход, выпустил пар, оставив за собой все сравнения позади. Куприн переместился из своего купе в вагон-ресторан, пахнущий крепким кофе и молоком, а глаза стало разъедать плотным дымом. От этого состояния автор не избавился до прибытия на станцию, где его никто не встретил. Он так и остался наедине со своей Леночкой, любившей его в прошлом веке, когда счастью не было предела, а кофе ещё не остыл.

Не кажется, Куприн действительно перемудрил с романтической частью сей басни - крема поменьше, а шоколадной присыпки больше - тогда и не было бы чувства “раздавленного шинами жука“, изредка подрагивающего в агонии. Но Куприн - умелец, ловко играет со своим зрителем, и когда занавес уже почти полностью закрылся, произносит такую пылкую и трогательную речь, от которой кофе в чашке снова горячий. Вот тебе и магия, милочка - отпей её по глоточку.

«Теплый воздух, быстрая река.
Трое суток мы с тобой без сна.
Верь мне на слово, мы будем жить вечно.
Бери меня на слабо, обещаю проиграть..».