4

Чрез сотню лет, о братья, что-то будет
Из нас, славян? Что будет в свой черёд
С Европою? В наш ток воды прибудет —
И жизнь славян не весь ли мир зальёт?

И наш язык, что ныне лживо судит
Немецкий суд и рабским вкривь зовет,
Из уст врагов заслышится, разбудит
Дворцов их эхо — и гудеть пойдет!

Славянским руслом знание польётся,
И в моду быт славянский весь вполне
Над Сеною и Лабою введётся...

О, лучше бы тогда родиться мне
И вольной жизни плыть по океану!
Но — я тогда ещё из гроба встану!

Здравствуй, золотисто-медовое воспоминание из списка программной литературы. Какое ты на вид? С одной стороны — подобие блеска Петрарки и Данте, с другой стороны — исписанный народными узорами шкафчик типа «Гей, славяне», кособокий, но милый. Всё вместе в свете нынешних политических тенденций и пугало бы, и печалило, и вызывало бы снисходительную усмешку, однако в своём 1824 году поэма наверняка звучала, как бы это сказать, сладостно. Трогательно. Доставляла удовольствие. Коллара бы устами да мёд пить, а пером — помешивать. Но из могилы, как мечтал он в этих сонетах, ему пока вставать не стоит. Рановато будет, не понравится.