3

Эта книга давалась мне не тяжело, но оставляла невкусный осадок после каждой страницы, каждый раз, стоило только отложить книгу в сторону. Здесь нет того, что я успела так сильно полюбить в книгах у Стругацких - пронзительного описания мира, того, что сразу становится ощутимым, предметным, реальным; мир упоминается вскользь, ненароком и тут же исчезает; остаётся только герой и замкнутое пространство, в котором тот вертится. Наверно, поэтому я не могу согласиться, да не то чтобы согласиться - я не могу понять, почему же родной мир Гага - преисподняя. Пускай там война, голод, болезнь, разрушения; пускай там умирают люди, нет и тени светлых эмоций, пускай там не легко; этот мир реальный, далёкий, бедный, пускай даже злой, но не такой, чтобы его нельзя было любить.
Главный герой не вызывает принятие - и не только у меня, как у читателя, но и у других героев книг; они попросту не верят в него. И если его отсутствие веры в окружающих понятна и симпатична, то отсутствие веры у добрых богов с земли - а мы видим всё тех же богов из "Обитаемый остров" и (собственно) "Трудно быть богом" - вызывает острое чувство недовольства. И казалось бы вот оно - давно стоило бы посмотреть на прогрессоров будущего с планеты Земля с другой точки зрения, взглядом людей, у которых не спрашивали мнения и в чьи жизни врываются без спроса, меняя всё на своё усмотрение, на своё "лучше". Но и образ Корнея оказался слишком закрытым, слишком противоречиво воспринимающимся мною, чтобы принять чью-либо сторону. Про Корнея (капризно!) хочется узнать больше, лучше, глубже; трудно верить человеку, который изводит (по словам сына) любимую женщину, но в тоже время невольно чувствуешь какую-то расположенность к нему. И недовольство на себя, потому что порой чувствуешь себя - вместе с Гагом - тем, кто подглядывает через замочную скважину за чем-то личным каждый раз, когда тот упоминается на страницах романа.
При этом меня часто посещало ощущение, что я всё это уже читала, видела, слышала, думала, переживала за героев, и что я не могу найти для себя ничего нового, ничего движущего.

С одной стороны чувство, будто ты недостаточно нырнул в роман, чтобы поймать нужную мысль. С другой - будто тебе в сотый раз повторяют простую общественную истину, которую ты уже сам знаешь наизусть, немного истрепавшуюся, но всё ещё верную.
Роман вызывает двойственные чувства. Однако это не то произведение, которое я когда-нибудь захочу перечитать (по крайней мере на данный момент), и не то, которое я буду вспоминать при упоминании мира полудня.