5 По долинам и по взгорьям

Но песню иную
О дальней земле
Возил мой приятель
С собою в седле.

М. Светлов, "Гренада", 1926

После глубокого впечатления, оставленного «Цементом» , решил я перечитать те произведения наших 20-х, что когда-то оставили яркие воспоминания. И начал с «Разгрома», благо стоит у меня на полке милое издание 1936 года, какими-то неведомыми мне путями попавшее в нашу семью (я не знаю, кто такой С.М. Шустиков, но у него был экслибрис!).

Казалось бы, просто книга, просто краска на старых страницах, а все же удовольствия от чтения больше, когда книга – живой материальный объект, прижизненное издание и все такое прочее.

«Разгром» - отличная проза, яркая, сочная, насыщенная дальневосточным колоритом (хунхузы, чумиза, «маньчжурка» и корейские хутора), но берущая другим – удивительно точно выписанной психологией, как героев, так и человеческих коллективов, что отряда, что деревни. Но прежде всего, и вряд ли это спойлер, если все и так вынесено автором в заголовок, прелесть в том, что это история поражения, гибели большого начинания. Нет, мы понимаем, что финал открытый, что все еще, возможно, будет, но тем не менее.

В этот раз я смотрел на детали, не замеченные несколько лет назад. «Разгром» нужно читать с картой, смотреть на эти арсеньевские места (и думать – что бы стало с Дерсу в огне Гражданской?) и сопоставлять. Названия теперь все не те, нет этого ненашего колорита, что правил бал во времена Фадеева – в 1972 году, после Даманского, китайские и напоминающие китайские названия с карты стерли. Вот Морозка и прочие шахтеры, откуда они? Что за Сучан? Гугл знает, конечно, что это Партизанск, а Сандагоу – Булыга-Фадеево (догадайтесь – в честь кого?), но чудно это все же, как иногда политика влияет на нашу жизнь.

Фадеев пишет хорошо, не отвлекаясь на дидактику. Люди у него настоящие, противоречивые, дурные и хорошие, есть и шкуры, но нигде не позволяет он себе осечься, наставлять, пропагандировать, хотя пару раз кажется, что соблазн свалиться в эту крайность был. Нет, мы видим, конечно, и по мизансценам, и по характеристикам героев, что сам автор на стороне взбалмошного пролетария Морозки, осуждая чистоплюйство и книжность Мечика (и какой интеллигент не узнает себя во многих дурных проявлениях Мечика?). Но, однако же, читателю остается делать все выводы самому.

Хороши у него люди, рельефные, живые. Что Левинсон, боевой командир, вспоминающий в себе с трудом еврейского мальчика, торговавшего с отцом подержанной мебелью, что Метелица (похожий для меня на героев Бабеля из Конармии ), привыкший к своей звериной грации и силе, что безотказная Варя (что бы подумал о ней Вильгельм Райх ?).

Я помню, что в уже упоминавшейся «Конармии» удивило меня употребление крепких выражений, казавшихся мне современными, но бывшими, оказывается, уже в ходу сто лет назад. Вот и в «Разгроме» попался мне прозрачный эвфемизм «женя с ручкой», сделавший еще одно сравнительно грубое выражение как минимум современником Гражданской войны.

Терпко это было, с нотками яркого осеннего солнца – читать про японцев и колчаковцев, про партизан и последний рывок, про, гхм, эвтаназию и человеческое разгильдяйство.