5 Синтез гуманитарного знания

Полагаю, что в своей рецензии я буду так или иначе полемизировать с авторами предыдущих рецензий. Так часто бывает, что, когда книга действительно запала тебе в душу, показалась особенной и сокровенной, кажется, будто другие люди её не поняли, не хотели или не могли понять. Кажется, что они варварски проникли к тебе в душу, навели беспорядок и разрушили всё, а теперь ты приходишь в себя и пытаешься восстановить то, что уничтожили вандалы.

Про Альберто Мангуэля в русском интернете написано очень мало, поэтому даже удивительно, что его книга «История чтения» дошла до русского читателя в 2008 г. – всего лишь (!) 12 лет после её публикации на языке оригинала. Но одной книги достаточно, чтобы читатель понял – по ту сторону страниц человек недюжего ума и широчайшей эрудиции. Жизненный путь Альберто Мангуэля, который можно проследить в том числе и по единственной книге, имеет колоссальный географический и культурный охват. Аргентина – Израиль – Аргентина – Европа (Париж и Лондон) – Канада – Франция. Все основные европейские языки – испанский, английский, французский, немецкий и, вероятно, итальянский, которыми он владеет и на которых он уверенно читает. Им написано множество книг, художественных меньше, нехудожественных больше. Почётный профессор и лектор во многих университетах Старого и Нового Света. Человек огромной начитанности, блестящей образованности (пусть и «университетов не кончал»), глубоких размышлений. Говорить о том, что он «известен только тем, что читал Борхесу» – слишком смешно и глупо, хотя, несомненно, опыт общения с великим писателем, как Мангуэль сам признаётся в книге, оказал на него большое влияние.

Сама «История чтения» похожа на большое эссе. Это не строго структурированное научное исследование (и если бы было им, было бы скучнее в сотни и тысячи раз!), это не художественная проза и не совсем мемуары. Мангуэль помещает «Историю» на пересечении крупнейших литературных форм и создаёт свою форму, идеально подходящую для выражения авторских мыслей.

Эта книга не может быть «историей» в строгом понимании, чтобы всё было чётко, хронологично и последовательно. Такой подход на корню уничтожил бы множество прекрасных параллелей. Чтобы делать научное исследование, надо определять предмет исследования и метод. Что есть предмет в данной книге? Чтение? А что такое чтение? Только для определения того, что оно такое, для разграничения, что оно распадается на акт непосредственного восприятия, затем культурной дешифровки, затем усвоение прочитанного уникальным читателем с его уникальным читательским опытом, потребовалась бы книга такого же объёма. А ведь Мангуэль касается всех этих «слоёв», на которые распадается чтение. Затем, метод. Как изучать чтение? Читать древние памятники, проводить опросы на улицах, обращаться к статистике? Для решения двух базовых проблем для научного исследования – предмета и метода – любому человеку, взявшемуся за историю чтения, пришлось бы не один год (если не десятилетие) топтаться перед первой ступенькой крыльца, не имея возможности подняться к двери.

Эта книга также не мемуары или автобиография, но соответствующие черты всё же есть. Автор рассказывает о себе как о читателе – как о думающем читателе, у которого есть колоссальный читательский и жизненный опыт, а это уже показывает нам, что этот человек достаточно компетентен, чтобы рассуждать о том, о чём он рассуждает.

Что, в конечном счёте, касается метода, сам автор подчёркивает, что книга – не только история чтения, но и история отдельных читателей. Плиния Младшего, Блаженного Августина, Петрарки, Райнера Марии Рильке, Диккенса, Альберто Мангуэля и многих, многих других. На мой взгляд, книга не могла быть написана иначе. Каждый читательский опыт – уникален. Нет на свете двух людей, которые прочитали бы равное количество книг, чтобы все они были одинаковы. Каждая книга оставляет в нас свой след, и после каждой страницы мы уже немного другие. Поэтому и «история чтения» у каждого человека – своя. Невероятный труд автора заключался в том, чтобы – привлекая опыт множества читателей до себя, которые в том или ином виде облекли в слова и сохранили для потомков свой опыт – вплести собственный читательский опыт в полотно опытов других читателей. И затем каждый, кто читает книгу, добавляет к этому полотну и себя.

Можно много говорить о том, что Мангуэль не написал ни о том, ни о сём, ни об этом. Он сам о себе говорит в таком ключе – в самом конце. Для него «История чтения» не написана, и он сам знает, каких ещё сюжетов он мог (и хотел) коснуться. Но и книга тогда была бы на несколько тысяч страниц, и её бы прочитало несколько занудных интеллектуалов.

«Полки ненаписанных нами книг, как и те, на которых стоят книги, нами не прочитанные, уходят во тьму самых дальних закоулков вселенской библиотеки. А мы остаемся у того места, где только начинаются книги на букву А.»

Безусловно, некоторые сюжеты мне показались особенно интересными, которые я хочу сохранить в памяти – это и подробности распространения печатных книг после изобретения Гуттенберга, и то, как Рильке переводит Лабе, и о библиоклептомане Либри. Но самое главное, что есть в «Истории чтения», – это вдохновение, потому что я беседовала с человеком, который очень хорошо меня понимает. Он сильно старше, опытнее и мудрее, он думал над этими сюжетами многие годы. И я, неоперившийся гуманитарий, потерянный и юный, блуждающий в темноте самоопределения, с благодарностью слушаю (читаю) наставника. Не всегда мне было легко следить за текстом, в этом я честно признаюсь, но и работа с книгой не всегда лёгкая прогулка. Хорошие книги заставляют нас размышлять, они заводят внутренний механизм, не дающий нам покоя, не дают забыть о себе. И это хорошая книга.

Это хорошая гуманитарная книга – в самом широком смысле. Образец умелого сочетания множества направлений гуманитарного знания. История, филология, философия – это самые главные. Культурология, религиоведение, литературоведение – эти несколько меньше, но тем не менее. «История чтения» стала отличным источником вдохновения, мыслей, размышлений, и этот источник будет питать меня ещё очень долгое время.