4.5 «На одну часть любви пять частей гнева и семь частей гордыни»

Едва ли не до последних страниц я думала, что название книги «Пока мы лиц не обрели» связано с эпизодом, когда Психея освещает лампой мужнино лицо и тем самым мужа лишается (замужем, пока без лика). И всё же упомянутое «мы» касалось скорее прекрасной Психеи и её уродливой сестры Оруали, а уж потом всех прочих персонажей. Я думала, что дело в ревности, тогда как конфликт Оруали с богами зиждился на том, что на одну часть любви приходилось слишком много частей гнева и гордыни. Оруаль не умела любить — только поэтому она была уродлива, и книга заканчивается, когда Оруаль обретает лицо — такое же прекрасное, как у Психеи. Впрочем, обо всём по порядку.

На этот роман Клайва С. Льюиса можно смотреть с двух точек зрения. Во-первых, с позиции фантастического ревизионизма, когда старинная легенда или сказка (например, о Красавице и Чудовище, и не спрашивайте, кто тут кто) переписывается на современный автору лад. Во-вторых, с позиции оригинальности и самостоятельности сюжета, когда мы забываем про столетия и тысячелетия истории литературы и оцениваем только, хорошо ли справился автор.
В первом случае Льюис, мне кажется, слегка переборщил с осовремениванием. Главная героиня у него вышла излишне мужественной, как будто только горячая лесбийская любовь Оруали могла объяснить характер её поступков. Как будто лишь из-за «ошибки богов», поместивших мужчину в женское тело, Оруаль была царицей, убивала в схватках врагов, любила Психею, но была не в силах стать ей мужем, и поэтому Оруали оставалось только ревновать. Позиция излишне современная, потому что в Древнем мире женщины хотя и не имели тех же прав, что мужчины, но они их всё-таки имели и легко могли стать предводителями страны и войска, и для этого им не нужно было обладать воображаемыми стальными яйцами. Льюис делает и воспитателя девочек — грека-раба по прозвищу Лис, — по-современному трезвомыслящим и всезнающим, в духе атеистов XX века. С другой стороны, писатель смешивает в Оруали рациональность с суеверностью — а это больше похоже на правду.
В другом же случае — при вопросе о самобытности, — я бы сказала, что роман бесподобен. Тонко выверенный психологизм персонажей, сложные, но такие реальные межличностные отношения, — я не могу не любоваться ими. О психологии богов, конечно, лучше не заикаться, но вот простые смертные меня впечатлили. Оруаль, её младшая сестра Редиваль, их отец, старый Лис, Бардия, Батта и прочие — все вели себя как живые люди, а их поступки имели убедительную внутреннюю мотивацию.
Психея ближе к небу, чем к земле, она само совершенство. Мы привыкли, что у людей всегда есть какие-то недостатки, идеала достичь невозможно и всё такое. Но Психее не вменить в вину ни один изъян, сколько ни пытайся. И вот даже этот идеальный человечек у автора получился как живой.

Но вернёмся к любви. Для Оруали это чувство служит весомейшим оправданием любого поступка. Но её любовь — больная, и вовсе не потому, что девушка слишком далеко заходит в любви к девушке. Она в принципе не знает меры, она алчет безоговорочной взаимности и не готова мириться с тем, что Психея не любит её в ответ с той же силой. Она вымогает любовь сестры, так как считает, что заслужила её. И когда у Психеи появляется божественный муж, Оруаль на всё готова ради своей любви. Я всё время задавалась вопросом, какое вообще Оруаль имеет право разрушать счастье Психеи?
И только в конце книги до меня дошло, что Оруаль всю жизнь был лишена любви, желала её, но не получала — и Психею она приревновала не к мужчине и даже не к богу, а именно к Любви. Дело не в том, что она была уродлива — внешность была вынужденной авторской мерой. Дело в том, что боги могли полюбить только совершенную Душу (Психею), а Оруаль уродлива была в первую очередь внутренне. Здесь-то и кроется настоящий конфликт между ней и богами. Вернее, одним богом — Любовью (Амуром).

— Он идёт, — повторяли они… — Бог идёт к себе домой. Он идёт судить Оруаль.
Если бы Психея не держала меня за руку, я бы лишилась чувств. Она подвела меня к самому краю бассейна. Воздух вокруг нас светился, словно его пожирало пламя. С каждым вздохом меня переполняли ужас, радость, и странная сладость будто тысячью стрел пронзала моё сердце. Существо моё исчезало, и я обращалась в ничто. Но и Психея — сама Психея! — тоже обращалась в ничто. Я любила её так, как не смела и мечтать раньше, так, что готова была принять за неё любую казнь. И всё-таки сейчас дело было не в ней. Или, вернее, дело было в ней (и ещё как в ней!), но прежде всего в ком-то другом, том, ради которого существуют и звезды, и земля, и солнце. И этот кто-то шёл к нам, ужасный и прекрасный — о нет! сам ужас и сама красота.

Оруаль сама не знала, чего была лишена всю жизнь, когда решила бросить вызов богам, — и так похоже на людей нашего времени. Её поведение меня восхитило. Впрочем, это только мы, читатели, вправе считать, что боги вообще имели место быть. Оруаль же поначалу сомневалась, мучилась, у неё словно на одном плече, свесив копытца, сидел Бардия, набожный начальник стражи, и интимно нашёптывал о воле богов и чудовища, которому должна была достаться Психея. А на другом плече, помахивая хвостом, сидел Лис, их учитель, и логично обосновывал, почему богов не существует, Психея психически не здорова, просто какой-нибудь беглый раб подыгрывает её больным фантазиям. И вот когда Оруаль наконец-то уверилась, что боги существуют, тут уж мы, читатели, засомневались во всю свою трезвомыслящую и всезнающую мощь атеистов XXI века.
Оно и правильно, ведь это роман не о древнегреческих богах, а о том, как одна женщина не умела любить и поэтому лишилась души и облика. И только перед самой смертью, когда больше не было ни гнева, ни гордыни, она встретилась с Любовью, вернула Душу и получила прекрасное, как сама Душа, лицо.