4.5 Fide, sed cui fidas, vide*

*«Доверяй, но смотри, кому доверяешь» (лат.)

Мэр города Луд мастер Натаниэль Шантиклер обнаруживает, что его сын странно себя ведёт. Кажется, тот отведал запретных фруктов — и теперь на веки вечные не знать ему покоя. Благодаря этому происшествию Нат Шантиклер ближе знакомится с мальчиком и находит в нём родственную душу, но родителю трудно смириться с недугом (отныне) любимого ребёнка, и он делает всё, чтобы вылечить мальчика. Даже приглашает в свой дом врага, ведь тот славится своим искусством врачевателя. Тем временем в городе становится всё больше страдальцев, вкусивших волшебные фрукты, и Закон не в состоянии защитить людей. Мэр города и его приближённые вот-вот потеряют свою власть…

Но подождите, я забыла вас предупредить: никому не верьте. И в первую очередь тем, кто говорит, будто это роман о наркотической зависимости. Но не стоит верить также и тем, кто говорит, что это — притча о важности Мечты и Фантазии. И в том, и в другом утверждении есть доля истины, ведь волшебные фрукты, на которые легко «подсаживались» жители Доримара, были всего лишь материальным символом Искусства, Грёз, Тревог и Радостей. Как заядлый мечтатель ответственно заявляю, что в нашем суровом и полном забот мире от этих вещей действительно становишься зависимым.
Я назвала фрукты символом, да и весь роман, по-моему, — символический, а не фэнтезийный. Ничему в нём нельзя верить безоговорочно. У Зла здесь могут быть золотые руки, спасшие немало жизней, у Добра — трусливое сердце, а у Искусства — эдакая сумасшедшинка в глазах, сжившая кучу людей со свету просто из любви к искусству. Даже запретный плод — это аллюзия на то «яблочко», что отведали Ева с Адамом. Впрочем, мне тоже не стоит доверять, ведь символизм на момент написания романа — 1926-й год — уже давно загнулся. (В оправдание могу сказать лишь тот факт, что он был жив-живёхонек в России как раз тогда, когда Миррлиз занималась поэзией и переводами с русского).

Стоит отметить, что «Луд-Туманный» был написан в интересные времена, когда мир едва-едва оправился от Мировой войны (впоследствии «Первой»). Косвенным последствием этого был очередной всплеск интереса к спиритуализму. Я уже предупреждала, что мне не стоит верить, но всё равно хочу поделиться. Думаю, Хоуп Миррлиз была убеждена (или делала вид ради романа), что мёртвые продолжают существовать в нашем мире наравне с живыми и при соблюдении определённых условий могут с ними (то есть нами) общаться. И писательница использовала легенду о Стране Фей как прикрытие, чтобы поделиться своими взглядами. Сегодня люди убеждены, что мертвецам не место среди нас, и «Луд-Туманный» воспринимается как старая и не очень понятная сказка, однако во времена, когда он был написан, всё было не столь однозначно.

Думаю, именно поэтому всех любителей фэнтези, открывающих книгу, ждёт большой сюрприз: она совершенно не похожа на то, к чему они привыкли. Да, это тысячу раз премированный фэнтезийный роман — но только в самом высоком значении термина (потому и получал премии). Более того, Миррлиз учла и тщательно воспроизвела все особенности каноничных легенд о феях и эльфах, немного перетасовав для нужд сюжета: есть там и безумный Герцог, обретший имя и биографию, и его свора, и Дикая Охота, и разговоры в виде песен и стихов, и запретные фрукты, и рыжие волосы, и зелёные одежды, и танцы буквально до упаду. При этом трезвомыслящие доримарцы всему находят объяснение, а писательница продумывает логику повествования и включения в реальность фантастических элементов: пишет она в Яви о Яви.
Несмотря на это, роман похож на несколько сновидений, сшитых воедино заботливой рукой ткача-мертвеца. Есть там и детективная нить, в соответствии с доримарским Законом распутывающая дело об убийстве (а также политическом заговоре и ввозе в страну запрещённых продуктов, но это не столь важно, как можно было бы подумать). Есть и социальная драма, но для богемы 1920-х годов, подозреваю, объёкт драмы был несколько иным, чем для читателя сегодня. Есть и глубокий духовно-философский посыл не отрицать всё, выходящее за пределы нашего понимания. Каждый сон свою линию гнёт, свою нить прядёт, создавая красивый шелковистый узор на глазах изумлённого зрителя.

Наконец, есть ли у романа мораль? У хорошей сказки она есть, да и хорошая притча поучает. Думаю, моральный урок можно извлечь даже из сновидения, но «Луд-Туманный» — это не притча и не сказка (если только вы мне верите), это роман-символ, поэтому прямого, ясного вывода в ней нет, и найти хоть что-то, отдалённо его напоминающее, сложно. Я бы обобщила «мораль» приблизительно в следующих выражениях: искусство нельзя понять рациональным умом, только душой и без насилия над собою; и уж тем более рационалисту не следует исключать из жизни то, что он понять не в силах — иначе это будет полужизнь.

Впрочем, лучше не верьте мне. Можете прочитать сами и найти свой собственный смысл. А можете вообще не читать, кто знает, не лучше ли так будет?
А я продолжу гадать, почему же Луд всё-таки назывался Туманным. Был ли то туман, иногда наползающий с рек, на которых стоял город, или то был туман в головах его жителей? Вот что на самом деле не ясно.