4 Элегантное платье.

«Что же из этого следует? – Следует жить,
Шить сарафаны и легкие платья из ситца.
– Вы полагаете, все это будет носиться?
– Я полагаю, что все это следует шить.»

Очень красиво оформленная книга. Черный портновский манекен на фоне ткани с цветами красной пионовидной розы и сирени.
Читателю этого сборника рассказов придется выступить в роли портного и самому сшить платье.
Однако ожидать, что ткань текста В. Инбер будет легкая и нежная на ощупь, не стоит. И «шить» будет не так уж легко. Предстоит внимательному читателю и сложный «крой» и где-то будут болезненные «уколы»…
Но будет интересно.
Рассказы в книге датированы от 1924 до 1938 года. Тяжелое время, только, только закончилась кровопролитная Гражданская, но первые рассказы в книге какие-то нежные, добрые. В них говорится о людях, которые ищут свое личное, душевное счастье в смутные послевоенные времена.
Так было первые шесть рассказов. «Чеснок в чемодане» буквально оглушил откровенной националистической неприязнью и политизированностью. Показалось: черный безрукий, безголовый истукан-манекен на фоне красивой ткани - это о той, странной сути некоторых рассказов в сборнике
Этот рассказ словно наждачной бумагой прошел по лакированной поверхности и снял глянец. Стало понятно, что В. Инбер отнюдь не из тех жалостных, нежных и утонченных барышень серебряного века.
Ведь Инбер была племянницей Льва Троцкого. Она выжила, когда Сталин «вычистил» всех родственников Троцкого. Она пережила блокаду Ленинграда. Она прожила невероятно сложную, трудную жизнь в советской стране. Писала стихи о советской власти, о Ленине и прочем необходимом для спокойной жизни. Не сужу, на всем Бог судья…
Я только признаюсь, что получил несколько минут настоящего наслаждения от чтения. Мне понравилась Инбер лиричная, чуть ироничная, веселая и нежная, та, которой она была в своих первых рассказах. Та, что великолепно написала:
о письмах

«…проштемпелеванный улов, который нынче выплеснуло море жизни на письменный стол…»;

о женщинах

«…я всегда был галантен с дамами, только двух я не выношу. Первая – это Смерть, вторая – Революция»;

о кокосовом орехе

«Если это мяч, почему он не прыгает, а если обезьяна, то где хвост?»;

о коньяке-сливянке

«…густой и желтый, как дымчатый топаз, растворенный в солнце…»;

о воспоминаниях

«…даже пятнадцатилетние воспоминания обладают уже крепостью, достаточной для того, чтобы ощутить грусть и радость»;

о собачьем сне

«…он гулял в саду, где на деревьях лопаются сосиски и зреет ливерная колбаса»;

о шуме города

«Тупые накаты резиновых шин, острые отроги сигналов, лавины грузовиков, плеск, журчанье одинокого автомобиля, роющего себе русло в переулке»;

о женах рыбаков

«Сами они черны от солнца, передники их ярко-красны, и все вместе напоминает корку черного хлеба с ломтиком помидора»;

о приморском городе

«В городе есть кино, два-три учреждения, но в конце каждой улицы есть море – и все пустяки по сравнению с ним. На песке растянуты сети, и то на спине, то на брюхе отдыхают лодки. Порой волга взбегает на песок и шипя исчезает».

Как и что бы там ни было, все равно к концу книги у меня получилось элегантное женское платье.