2

Честно говоря, читая книгу, я больше думала об авторе, чем о том, что же я, собственно, читаю.
Дело в том, что Ларри Даррелл был мне хорошо знаком, даже слишком хорошо. Ну да, я нежно люблю Джеральда Даррелла, всё правильно. Любимая книга детства - "Моя семья и другие звери" + "Птицы, звери и родственники" + "Сад богов". И потом ещё несколько книг, где семья тоже упоминается.

Так вот. На мой взгляд, "Александрийский квартет" - это тот неловкий момент, когда младший брат, вечно копавшийся в своих зверях, оказывается а) более талантливым; б) более писателем, чем ты. И в) невероятно наблюдательным и честным - книга Ларри оказалась именно такой, какой я ожидала. Тот Ларри, описанный младшим братом, должен был либо не написать ничего, либо написать именно вот это.

Уже на 20-й странице я безнадежно запуталась, кто есть кто и кто кого любит и когда это делает. Вроде бы это Жюстин была содержанкой, нет, Мелисса, и я недоумеваю, как я так перепутала. История разбита на множество мини-зарисовок, которые должны бы складываться в некую общую картину, но они отбиваются и не дают так надругаться над собой...

Те, кто в итоге всё же сложились во что-то, показывают условный любовный многоугольник. Кто-то кого-то любит, кто-то поэт-гей, кто-то непризнанный литератор в тоске (угадайте кто), кто-то любит кого-то ещё, а кого-то не любит, и всё это на фоне Александрии, заявленной центром книги. Эта книга - о Городе, говорит нам Ларри. Нуууу... Не заметила такого. Я бы сказала, что эта книга - сборник псевдофилософских рассуждений автора, видящего свое предназначение в изречении великого. Ну, того, что он считает великим. Время от времени он спохватывается и добавляет богемы, а на тех, кто ничего не понимает, глядит сверху - вы просто не доросли до того уровня. Dixi.

По-моему, лучше всех о такого рода литературе сказал сэр Макс в "Простых волшебных вещах":

Его стихи действительно были бы хороши, как когда-то были бы хороши мои собственные, если бы за изысканными переплетениями полупрозрачных намеков на нечто невероятное действительно скрывалось это самое «невероятное»… Но под тонким слоем искусно составленных слов не было ничего, кроме бесконечного одиночества и почти детского недоумения – «почему, черт возьми, меня, такого замечательного, никто не любит?!»