5

Рассел Хобан — американский писатель с внешностью доброго гнома, который известен почему-то как фантаст. Это тот случай, когда внешность, может, и не обманчива, зато репутация — всяко. Вот «Кляйнцайт» начинается совершенно в духе «Пены дней» — этот самый Кляйнцайт ложится в клинику, когда ему начинает причинять боль собственная гипотенуза, а позже принимаются шалить и асимптоты. Парню с соседней койки не легче — у того диагностировали опухание гондураса спектра. Но Кляйнцайт просто так не сдается; он запросто болтает с Богом, Шивой (две разных сущности), Смертью, Словом, Клиникой, Фукидидом и мистической Жёлтой Бумагой, и сложно уловить момент, когда недоумение перерастает в безграничное приятие этого мира. «Кляйнцайт» — метароман, конечно, и можно расстаться с ним очень прохладно, если не напоминать себе об этом «мета-».

Все происходящее — боли неизвестного происхождения, положение в палату, откуда не выписывают, спонтанная покупка металлофона и спонтанный дауншифтинг героя — проще всего трактовать как метафору творческих мук. Но всё чуть сложнее, потому что случай Кляйнцайта — не графоманский ступор, когда не могущий опростаться мучает жёппу, и не остолбенение поэта, которому было дозволено увидеть оголенную лодыжку музы. Здесь идёт речь о том, как болезненно открываются человеку законы созидания; а Жёлтая Бумага поддает жару дзенскими коленцами вроде «слова останутся на листе, если их не записывать». Короче, творец не ведает, что творит, и прочие наблюдения за писательской кухней — не той, что на рабочем столе и в черновиках, а гораздо глубже.

Есть в романе линия, которая не то опровергает предположение о банальных муках творчества Кляйнцайта, не то подтверждает его. Хобан напоминает о том, что миф об Орфее не заканчивается окончательной утратой Эвридики; о том, что было еще растерзание, была оторванная голова Орфея — гнилая, слепая, совсем не такая, как на картине Уотерхауза, беснующаяся и изрыгающая пророчества на Лесбосе, плывущая против волн. Дикие и прекрасные рассуждения героев об их видении мифа — кульминация романа, которому, в общем-то, большая сюжетность только помешала бы. Как итог — лучшая из прочитанных мной книга о том, как в тёмной комнате слова на ощупь соединяются в текст, а ноты — в мелодию, об интуиции и рэндомности творчества вообще. Лучшая и, пожалуй, самая необычная.