4 Мощь человека, разум презирай...

Вот поистине человеческая комедия!
Герой является перед нами, готовый свести счёты с жизнью, потому что, будто капризный малыш, не получивший конфету, бесится, не одарённый благосклонностью вожделенной дамы.
Удивительно и неприятно наблюдать за движением мысли неудовлетворённого Рафаэля. Почему мерзавка Феодора отказывает ему? Наверняка скрывает какой-то уродливый недостаток, вынуждающий избегать интимных связей! Нужно убедиться в этом, прячась за занавеской, успокоить боль уязвлённого самолюбия. Не найдя изъяна, с трудом удержаться от насилия.
Мысль, что женщина просто не испытывает потребности в близости с ним, в голову героя вообще не приходит. Он уверен: в норме любая обязана согласиться, пусть и не сразу. Та, что знает цену, обязана «помучить», но потом уж непременно вознаградить! Почему же дело идёт не по сценарию? Вероятно, причиной тому недостаточное богатство, поэтому возлюбленная его презирает...
Что за безумная аргументация, что за дикое видение мира и мотивов людских поступков?!
Тридцатилетней женщиной прочитала одноимённый роман и подумала осторожно, что Бальзак — вероятно, не мой писатель. «Шагреневая кожа» почти убедила в этом, но запланирован ещё «контрольный выстрел» в виде «Блеска и нищеты...» Проблема в том, что, мне кажется, Бальзак искренне сочувствует своим персонажам-мужчинам и с насмешкой наблюдает за портящими им кровь женщинами. Рафаэль, несчастливый разорившийся любовник, представлен жалким, но заслуживающим сострадания, тогда как недоступная ледяная Феодора автором совершенно уничтожена. От такого распределения симпатий остаётся раздражающее ощущение, как от гвоздя в сапоге.
Едко описывается, как судьбоносную ослиную шкуру пытаются растянуть механически и посредством воздействия химических реактивов. Крах научного метода, похоже, должен позабавить читателя: против договора с дьяволом не попрёшь, даже вооружённый гидравликой и соляной кислотой. Бессилие учёных перед могущественной мистической шкурой подано в таком виде, будто бы вся наука, все эксперименты — суть шарлатанство, а практикующие их — надутые смешные глупцы. Этот эпизод показался мне даже более карикатурным и неубедительным, чем сцена унижения героя перед непреклонной Феодорой.
Словно чтобы окончательно отвратить меня от центрального персонажа, автор делает его убийцей. Дуэль, разумеется, сплошной фарс: Рафаэль знает, что скоро умрёт, однако не отказывается от возможности покрасоваться, потешить самолюбие и почувствовать в своей руке карающий меч... вернее, пистолет судьбы. Не лучше ли, не добродетельнее ли было бы, раз уже приходится снова прибегнуть к «машине желаний», потребовать не смерти, а лёгкого ранения противника?
Финал, смерть героя, в последнюю минуту потерявшего всякий человеческий облик, вызывает недоумение. Неужто всемогущим атрефактом трудно было распорядиться разумнее? Кажется, единственным чародейством, результатами которого хоть кто-то остался совершенно доволен, было случайное содействие учителю Поррике.
Мораль, наверное, в том, чтобы довольствоваться тем, что имеешь. Но это лицемерие! Желания мотивируют нас двигаться вперёд, совершенствоваться. Все они и без шагреневого фокус-покуса оплачены жизнью, так или иначе. Свободным временем, усилиями, деньгами, которые тоже сами не зарабатываются. Мне даже в какой-то момент показалось, что Бальзак написал «Кожу», чтобы предостеречь дам от излишней строптивости: не ломайся, мол, не толкай парня к дьявольщине! Ещё зарежет по совету друзей. Или, того хуже, отравит своим безумием — погибнешь и станешь дивной белой фигурой над речной гладью, бла-бла-бла.
Стало интересно, так ли это. Видимо, не так. Почитала критическую литературу (редко делаю это: видимо, нужно чаще) и выяснила, что Бальзак «показал, как порочный мир делает человека порочным». Все мы начинаем симпатичными розовыми младенцами: не играем в азартные игры, поскольку обещали папе не делать этого, дружим с хорошими девочками полинами. Потом подворачивается дьявольский дар да ещё какой-нибудь вполне земной Растиньяк — и пропало. Такая позиция кажется мне наивной, спорной, но приемлемой.
Примиряет с автором.