4 Об ужасах мира без любви

Я понял, что настанет день, и я умру. А перед тем, как мне умереть, произойдут две вещи: Первое – я пожалею обо всей свой жизни. Второе – мне захочется пережить всю жизнь заново, и после этого я умру.

Бруклин. 60-ые годы двадцатого века. Рабочий квартал Нью-Йорка, в котором страшно выходить на улицы. Здесь гопники могут в два счёта обчистить карманы и за два жалких доллара превратить человека в калеку, здесь младенцев за ненадобностью сжигают в мусоросжигателях, устраивают забастовки, снимают трансвеститов, глушат сознание наркотой и алкоголем. Здесь нет ничего, за что бы стоило держаться, а у людей уже давно стёрлись рамки между "хорошо" и "плохо".

Селби – автор нашумевшего романа "Реквием по мечте", в котором, как известно, все мечты и надежды героев превращаются в прах, находят пристанища в тюрьмах и психиатрических клиниках. В "Последнем повороте на Бруклин" Селби всё также пишет о полнейшей безнадёге, о жуткой атмосфере, которая царила в Бруклине. Стиль Селби сложно не узнать, здесь всё также нет диалогов или какого бы то ни было разделения фраз. Кто и что сказал вам придётся понимать по интонации и лексикону. Но такой текст, идущий сплошной стеной, вскоре перестаёт быть проблемой. Ты начинаешь не видеть, а буквально слышать эти выкрики и бесконечные ссоры.

...любовь в моих книгах, наверное, трудно отыскать. То есть, согласно тому, как люди определяют любовь. Мы же не о романтической любви говорим. Мы говорим об исступлении, о творении. И – о невообразимой боли.

Эта книга – поток сознания. Жуткие фотографии тех мест и того времени. Эти рассказы/повести в романе будет связывать лишь место действия и несколько героев. Селби не стеснялся описывать жуткую правду в том виде, в котором он её видел каждый день. И для того времени, когда была выпущена книга – это было действительно смело и откровенно. Сейчас мир стал другим, но некоторые вещи всё ещё остаются неизменными – и ужасы этой жизни можно теперь спокойно увидеть в новостях, спокойно попивая свой кофе.

В книге ужасаешься больше не тому, что происходит, а тому, как к этому относятся герои. Они могут всадить нож в ногу своей "девушки", проследить, чтобы она не вызвала скорую, и пойти пить пиво; могут отпинать мимо проходившего солдата до того, что он больше не сможет ходить, и пойти встречаться с друзьями; а могут, увидев маленького ребёнка на карнизе многоэтажки, не бежать в полицию и звать на помощь, а смотреть представление, выжидая, когда же он наконец упадёт. У героев Селби нет никаких моральных норм, но страшно становится тогда, когда понимаешь, что это не просто персонажи – а живые люди.

Люди высунули головы из окон, и детям было сказано, что, если они не перестанут безобразничать, им надают поджопников, потом в них швырнули пакет с мусором и пустую бутылку, а дети рассмеялись, велели жильцам засунуть всё это себе в жопу и убежали на детскую площадку.

Второстепенные герои в книге Селби – гопники, проститутки, трансы, хулиганы и воры, проходящие через все повести, в конце концов вырастают и обзаводятся собственными семьями. И последняя глава, которую критики в своё время разнесли в пух и прах, как нельзя точно показывает, к чему приводит их семейная жизнь. Выброшенные на свалку дети, постоянная ругань между собой, драка за детей, сплетни на лавочке о соседях и искалеченные судьбы – всё это становится основой жизни таких людей. Вырасти-то они выросли, а хотя бы попытаться что-то исправить в своей жизни – забыли.

Если вы очень впечатлительный человек, то не советую читать эту книгу. Настроение она вам точно испортит. Испортит не расчленёнными телами или реками крови, а человеческой жестокостью, отсутствием даже намёка на любовь или надежду. Страшно станет от осознания того, что всё это реально. Реально было тогда, и реально сейчас. Просто мы к этому стали более спокойнее и терпимее относиться.

Я никогда не знаю, что, к чертовой матери, буду делать дальше. Наверное, этого никто не знает, наверное, мы просто обманываем себя, когда думаем, что знаем.