4

Непривычному к греческой трагедии читателю по первости невероятно трудно даётся существование в декорациях строф и антистроф, стасимов и эписодиев. Ритм кардинально меняется от стиха к стиху, и, только привыкнув к звучанию одного, вы сразу же спотыкаетесь о начавшийся следующий. Тем не менее, привыкание к подобной структуре построения текста возникает достаточно быстро и, что куда более удивительно, вместе с ним приходит и понимание красоты и изящества подобного представления, от которых начинаешь получать удовольствие.

Прикованный Прометей, может быть, и дошедшая до нас с вами целиком пьеса, однако это всё же единственная из частей тетралогии, что сохранилась со времён написания, и по этой причине законченности произведению всё-таки не хватает.
Тем не менее, если сравнивать с другими произведениям сборника - циклом "Орестея", - слог здесь льётся гармоничнее, а переходы сглаженнее и мягче (что, однако, может быть лишь заслугой переводчика, а не автора). Действия в этой части практически нет, а интрига повисает в воздухе, оставаясь нераскрытой (и надежда на удовлетворение любопытства исчезает в Тартаре вместе со скалой с прикованной к ней узником). Впрочем, греческая мифология и без того известна нам с молодых ногтей, не правда ли?

Орестея же предстаёт эдаким ранним предшественником и идейным вдохновителем Шекспировским кровавым трагедиям (речь сейчас прежде всего о Гамлете, хотя английский драматург и в прочих своих произведениях затрагивает греческие мотивы).
После этих описанных свыше пяти тысяч лет назад семейных изуверств начинаешь всерьёз сомневаться в такой уж жестокости Средневековья в сравнении с досточтимой Античностью.
Тем не менее, зверства проявляют множество следующих за преступлениями нравственно-моральных вопросов, которым посвящены наполовину вторая и вся третья часть трилогии. Копнув чуть глубже, легко понять, что будь совершённое преступление менее бесчеловечным, и нравственные вопросы уже бы не встали так остро, не могли бы восприниматься всерьёз, быть целиком прочувствованы, что приводит нам к неизбежному выводу о допустимости варварски жестоких выдуманных примеров в назидательных целях.