5 Если долго сидеть на берегу реки, то можно увидеть, как мимо проплывёт труп твоего врага (цэ)

Удивительно, что эту книгу еще не распиарили, как "маленькую жизнь" янагихары. Хотя, может, оно и к лучшему. А то понабежали бы сюда страдальцы с воплями о том, что автор педалирует тему одноногой собачки и все такое, и как же их это раздражает. Написано, конечно, много лучше, потому как та же янагихара ни разу не блещет ни стилем, ни слогом. Тут же просто пиршество для души.
И да, это рассказ о том, что переживает жертва насилия год за годом своей последующей жизни, причем процесс максимально показан изнутри, а не извне. И сент-обин знает о чем пишет, потому что книга автобиографическая. Не знаю, правда, в какой степени, но в основной части - точно да. То есть снова отличный повод для набега осуждальцев вываливания писателями личной жизни в своих опусах, дабы пропедалировать тему одноногой собачки, и как же их это бесит. Почти что шутка с моей стороны, ага.

В общем, я снова увидела подтверждение мысли, что человека можно сломать так, что он не подлежит восстановлению. Впрочем, все мы проходим через жизнь, покрываясь трещинами, царапинами и потертостями, как... ну, например, как посуда повседневного использования. Но именно эти повреждения делают людей живыми. А человек, поддерживающий себя в идеальном состоянии выставочного или музейного экспоната - не живет, а существует, присутствует. И очень даже можно понять, когда говорят, что хочется комфорта, чтобы было не больно, и нигде не кололо, и повсюду летали бабочки с единорогами и поплевывались искрящейся радугой. Но в реальной жизни так не бывает, увы.
Не бывает в реальной жизни безупречно счастливого детства, в котором все распрекрасно. Это не более, чем мечты, иллюзии, заблуждения, мифы. Так или иначе и родители, и другие взрослые задевают, промахиваются, попадают впросак, намеренно или нет, но делают больно. Жизнь за пределами материнского тела вообще опасна и травматична. И появление душевных и физических ран любого рода просто предсказуемо. Другое дело, что степень наносимого урона не одинакова; и материал, из которого сделаны люди (психика), тоже разнится. Одна чашка переживет кучу падений и ударов, и из нее можно пить; другая расколется после первого же падения. Так же и люди.

И повреждения, наносимые взрослыми, так или иначе неотвратимы, ведут ли они в отношении детей воспитательную политику своих родителей (как родители патрика - главного героя) или поступают ровно наоборот (как жена патрика в отношении их детей). Казалось бы, абсурд, а вот так получается и все тут.
Отца патрика насиловали в школе при полном попустительстве и равнодушии родителей, то же самое он делает с собственным сыном и другими детьми. Причем, этого монстра мучают кошмары из детства до самого конца. Ему больно, и он делает так же другим, выбирая слабых и беззащитных. И при этом хочет любить сына, как нормальный родитель, но не умеет.
Мать патрика страдала от равнодушия близких, ее предали и лишили наследства, то же самое она демонстрирует в отношении сына, закрывая глаза на насилие, и даже сама приглашает семьи с детьми погостить в их доме, чтобы перенести гнев мужа-садиста на других и обезопасить себя. То есть становится соучастником преступлений, но при этом тратит все деньги семьи на всяких эзотерических шарлатанов и помогает другим, но не своим близким. Мало того, лишает сына наследства, но требует, чтобы он содержал ее в больнице и выполнял любые прихоти, окончательно разоряя его. Даже скрывает от него трастфонд, основанный прадедом. Правда деньги в итоге все равно достаются патрику, потому что мать не может отдать эти средства мошенникам, так как они защищены от самовольной растраты.
И как же хорошо говорят о родителях патрика друзья, знакомые, облагодетельствованные. А он слушает и молчит. Ох, я бы не смолчала, даже если бы знала, что толку не будет.
Жена патрика, напротив, отдает всю себя детям, да так, что теряет и себя самое, и мужа. И она тоже вредит, пусть и из лучших побуждений, пестуя в них, как минимум, эгоизм. Дети должны знать о границах, о личном пространстве, которое необходимо и матери, и отцу. И тут нет идеального ответа или решения, как же все-таки правильно воспитывать. Царапины и трещины все равно возникнут, что ни делай, как ни поступай.
Дети, кстати, у мелроузов просто чудесные.

Вообще, книга целиком и полностью посвящена последствиям насилия над патриком; тому, как он пытается справиться с нанесенным ущербом. Наркотики, алкоголь, попытка создать семью, развод, попытка суицида, одиночество. И через все эти события проходят одни и те же мысли патрика. Он постоянно прокручивает в голове, что с ним сотворили родители, бесконечно включая одни и те же ущербные сценарии психологической защиты. И это просто безостановочный рефрен, множащееся эхо когда-то случившегося насилия. Но ничего не помогает, а ведь он явно ходил на психотерапию, потому что даже мыслит спецтерминами. И реально видно, что держится изо всех сил, пытается понять и хоть как-то простить родителей, примириться с ними, поступает с ними намного лучше, чем в свое время они с ним. И ни черта хорошего, потому что спустя долгие годы он так и топчется на одном месте.

Финал в чем-то символичный.

По-моему, смерть матери - лучшее, что случилось со мной после... после смерти отца, - сказал Патрик.

И глядя на приятеля отца, пришедшего на похороны его матери, патрик думает о том, что это последний оставшийся в живых из тех гостей, кто был на их вилле во франции в то лето, когда патрика впервые изнасиловал отец.

Патрик с холодной отстраненностью наблюдал за кривляньями Николаса и думал: "Последний. Последний живой приятель моих родителей, последний из тех, кто гостил в "Сен-Назере" в мои детские годы. И Джордж Уотфорд, и Виктор Айзен, и Анна Айзен уже умерли. Умерла и Бриджит, а ведь она была намного моложе Николаса. Вот бы и он поскорее умер!"

Это напомнило мне старинную китайскую поговорку. "Если долго сидеть на берегу реки, то можно увидеть, как мимо проплывёт труп твоего врага". Понятное дело, что буквально ко всем это неприменимо. У людей разные стратегии выживания и преодоления травмы. Но жизнь патрика после насилия похожа на такое долгое ожидание. Не было и не могло быть никакого облегчения, пока не умрут преступники, знающие или незнающие соучастники и невольные молчаливые свидетели его личного, бесконечного кошмара.
Так и подумаешь, что полное забвение - не самый худший вариант. Только вот память может внезапно вернуться вместе с всеми трещинами и сколами. Какой тут может быть выход? Не знаю. Нет ответа, и никогда не будет, наверное.