3 «Церемония вручения ордена Суворова длилась недолго. Я был смущен и вместо уставных слов «Служу Советскому Союзу!» выпалил: «В следующий раз буду воевать лучше». В комнате раздался басистый хохот члена Военного совета Семена Ивановича Мельникова: - Драгунскому, видно, хочется воевать еще, - заметил он. - Мало ему, наверное, досталось в этой войне.»

Давид Абрамович Драгунский
Когда началась война, он еще учился в военной академии. Вместе с остальными курсантами и некоторыми преподавателями просился на фронт, но им было отказано. Видимо, больше спрос был на добровольческие неопытные гражданские формирования, нежели на военные. «Мой рапорт мне вернули с резолюцией: «И до вас дойдет очередь. Вы проявляете недисциплинированность и невыдержанность. Начальник академии генерал-лейтенант Веревкин-Рахальский».
С этим отказом я носился по коридорам академии, возмущался, грозил написать жалобу.
И я был не одинок. Такие же резолюции получили многие слушатели. А наш старший преподаватель полковник Павел Степанович Мерзляков за проявленное всей группой во главе с ним самим «фронтовое настроение» наработал строгое внушение.»
В принципе, танков тогда еще было очень мало и потому был мал спрос на танкистов. Интересно, что накануне войны, согласно слов Драгунского, в академии резко поменялся теоретический курс, основную ставку предполагалось делать не на наступление, а на оборону. «Не обошлось даже без крайностей: некоторые преподаватели начали возносить оборону до небес.» Танков, как уже говорилось, было мало, и начали формировать танковые батальоны. Батальоны формировались из Т-26 и БТ-5. Это были машины уже давно устаревшие и, как танкисты шутили, «с фанерной броней».
Буквально с первых глав поражает смелость Давида Абрамовича. Смелость эта, правда, не всегда в отношениях с врагом, а больше с вышестоящими генералами. Он дает резкую отповедь генералу, который угрожает ему трибуналом за то, что тихоходные танки Т-26 растянулись по всей дороге, увидев в этом проявление трусости; не стесняется поставить на место спецкомиссию, которая прибыла проверить, почему была оставлена деревня, прошедшая по сводкам верховного командования, как уже занятая нашими войсками;
(«- Так чья же все-таки эта деревня? - включился в разговор молчавший до этого представитель штаба армии.
- Деревня наша.
- Но там никого нет.
- А зачем сидеть в яме?
Командир роты оказался прав - Жидки находились в овраге, и, кроме рваных облаков над головой, оттуда ничего не проглядывалось. Деревни, собственно, не существовало, торчали только печные трубы.»)
Драгунский мог самовольно переподчинить свою дивизию другой армии… И лишь позднее, читая между строк, становится понятной причина такой смелости Давида Абрамовича. Были у него кое-какие связи со штабами фронтов, через адъютантов. А очень скоро и его направляют в приказном порядке на учебу в Академию Генерального штаба. «Новость ошеломила. Мне казалось, что на учебу в те критические времена посылали командиров, без которых можно было обойтись на фронте.» И вот уже из танкиста делают кавалериста. Драгунского назначили начальником направления в полосе действий 17-го казачьего кавалерийского корпуса. Очень долго пришлось ему сидеть без дела, пока он не попросил помощи у своего знакомого, который служил адъютантом у члена Военного совета бронетанковых войск Красной Армии Николая Ивановича Бирюкова. Вскоре его назначили начальником разведки 3-го механизированного корпуса. Всего осенью 1942 года было сформировано три механизированных корпуса. Первым командовал один из старейших танкистов генерал Михаил Дмитриевич Соломатин, вторым - генерал Иван Петрович Корчагин и третьим бывший командир 1-й гвардейской танковой бригады генерал Михаил Ефимович Катуков, прославившийся в боях под Москвой. К Катукову и попал Драгунский. Забегая вперед, нужно сказать, что мемуары Драгунского временами напоминают эдакие залихватские рассказы зарвавшегося хвастуна. Немцы в таких рассказах предстают идиотами. Видимо, в таких мемуарах и черпали свое вдохновение создатели детских фильмов про войну типа «дачная поездка сержанта Цыбули».

Вот Давид Абрамович «стонет» про трудности разведки, про то, как заблудившись, он вышел к своим танкистам потому, что услышал звук моторов Т-34 за два километра. И это было во время сильного ветра и вьюги. А потом он же рассказывает, как во время подготовки к Курскому сражению, его механизированная бригада «вышла в район Ивня, Курасовка, Алисовка и притаилась в змеевидных оврагах.» И немцы, якобы, ничего не слышали. Как не заметила немецкая разведка и тысячи вагонов, сотни эшелонов, которые потребовались для перевозки личного состава и техники корпусов и бригад армии на юг. «День и ночь мчались по «зеленой улице» в направлении Курска тяжеловесные составы.» Иногда, «простизм» изложения Драгунского зашкаливает. Нет, говорит он, подкалиберных снарядов. А осколочные и бронебойные снаряды против «тигров» оказались неэффективными. Какой же выход? – Он прост! «Решение пришло молниеносно: сосредоточенным огнем ударить по бронетранспортерам.» Потом, правда, они догадались бить по уязвимым местам немецких танков. В ходе повествования Драгунский постоянно винит в огрехах разведку, просто неприятие у него какое-то к ним. После тяжело ранения он попадает в госпиталь, но бежит оттуда и без всяких документов. «Из госпиталя сбежал, не дождавшись окончательного выздоровления, на руках у меня не было ни вещевого аттестата, ни расчетной книжки, ни командировочного предписания». Но ничего, Н.Ф. Ватутин направляет его к Павлу Семеновичу Рыбалко, командиром бригады. «- Бригаду вручаю вам потрепанную, - пройдясь по землянке, сказал Рыбалко. - Танков в ней осталось мало. С Орловской битвы не пополнялась.»
Более менее детально Драгунский описывает взятие Киева и области нашими войсками. Там были разгромлены свежие немецкие части 1-й и 25-й танковых дивизий, переброшенных из Франции. «Танковые бои под Фастовом были крайне ожесточенными. С Западного фронта, с берегов Ла-Манша, из Голландии и Бельгии подходили все новые эшелоны с пополнением. Немецкие войска с ходу бросались в бой. Не достигнув успеха, они останавливались и переходили к обороне.» В принципе, такие масштабные перебрасывания войск немцы могли делать лишь, будучи на 100% уверенными в том, что второго фронта в ближайшем будущем не будет. Бригада Драгунского оказалась в тылу армии Манштейна, вдали от линии фронта. После приключений в тылу, очередного тяжелого ранения и очередной успешной медицинской операции (на печени) Драгунского назначают командиром 55-й танковой бригады. В изложении Драгунского поражает то, как ему освободили место командира (Бородин) в этой бригаде, причем Давид Абрамович рассказывает об этом не без доли гордости. «- Я вас хорошо понимаю, товарищ Бородин, но и вы тоже поймите меня правильно. Этот человек воевал с ~ бригадой на Днепре, участвовал с ней в числе других частей в освобождении Киева, Василькова. Вы, наверное, слышали о рейде бригады в тылу врага в Паволочи, о трудных боях под Фастовом... Там его и стукнуло так, что еле жив остался. А тут сам приехал и нажимает на нас: дайте только пятьдесят пятую бригаду, а не какую-нибудь другую. Что прикажете с ним делать?»
Дальше снова начинаются дачные похождения Цыбули. Бригада совершает по ночам тихие марш-броски, успевая замести следы гусениц. А потом вообще: «Выключив фары, растянувшись на несколько километров, наша танковая колонна неслась по дорогам Германии, обгоняя обозы и отдельные машины гитлеровцев. Они аккуратно сходили на обочину, предоставляя нам асфальтированную дорогу. В темноте, не разглядев нас, немцы, конечно, были уверены, что пропускают вперед свои танковые части. На это мы и рассчитывали, решившись на столь необычный ночной рейд.»

Будучи снисходительным к себе, Драгунский не давал спуска другим. Он посвятил несколько страниц описанию странного неповиновения начштаба Свербихина. Но и здесь Драгунский проявляет непоследовательность. «В тот же день сообщил командарму об отстранении Свербихина от должности. А вслед за тем представил его к награждению орденом Красного Знамени. Дмитриев, просмотрев наградной материал, спросил меня, логично ли это. Я сказал, что поступаю так по долгу совести, и настоял на своем. П. С. Рыбалко, с которым я встретился через несколько дней, укорял меня, обвинял в самоуправстве, в превышении власти.
- Все это верно, товарищ командующий. Я действительно погорячился. Но в тот момент нельзя было поступить иначе.
- Зачем же вы одновременно с этим послали на Свербихина наградной материал?
- Одно другому не противоречит. Он заслужил эту награду в боях. И я прошу утвердить представление. А за промах, даже вызванный тяжелой болезнью, бывший начальник штаба бригады понесет наказание.»
Ближе к концу книги Драгунский затрагивает довольно философский аспект войны – боязнь солдатом смерти. Он подмечает, что в первые годы войны, солдаты не боялись смерти так, как начали бояться ее, находясь на подступах к Берлину.
Интересный факт: когда Драгунского и еще нескольких танкистов назначили в сводный полк для участия в Параде Победы, то снова показал свою сущность И.Е. Петров, который «заметил, что мы все трое не подходим для участия в параде из-за малого роста.» «А рост у всех троих действительно подкачал, это было особенно заметно при сравнении с другими кандидатами на участие в параде. Сводным полком командовал высокий, стройный, изящный и подтянутый генерал Глеб Владимирович Бакланов. Батальон пехотинцев возглавлял рослый красавец генерал Иванов. Артиллеристов вел генерал Сергей Сергеевич Волкенштейн, отличавшийся и ростом, и выправкой. Внешность Александра Ивановича Покрышкина, стоявшего на правом фланге сводного батальона летчиков, также отвечала всем необходимым требованиям. И только мы выглядели какими-то недомерками...». Кстати говоря, и сам Драгунский не далеко ушел в этом от Петрова. Он пытался сделать все, чтобы не допустить к участию в Параде одного из своих танкистов – Ускова.
«- Александр Павлович, - убеждал я Дмитриева, - это же парад, понимаешь? Там необходимо и видом блеснуть, а Усков, сам видишь, какой строевик. Боюсь, его все равно не пропустят на фронтовом смотре. - А ты не бойся, Давид Абрамович... Восемь боевых орденов Ускова - это ли не свидетельство человеческой красоты?»
Ну, а когда Ускова допустили к Параду, то тут Драгунский «расщедрился» и написал теплые слова об Ускове.
«Человек удивительной скромности, Усков ничего не требовал для себя. Помнится, ему достался старый танк № 223, проживший большую жизнь: на нем ходили в бои на Западном фронте в 1942 году, участвовали в сражениях под Орлом и на Днепре. Менялись экипажи, а танк продолжал жить. Двигатель его уже давно отработал норму отведенных мото-часов, пообносились и стали похожими на стоптанные башмаки траки, облезла краска, чадил он так, что издали казалось, будто горит. И при всем том эта «чертова машина» была удивительно везучей. Трижды подбивали гитлеровцы танк № 223 и все же не добили. Дважды он горел, но не сгорел. А воевал Усков не только храбро, но и с большим умом. Он любил свой «заколдованный» танк и не собирался менять его. Как-то возле Львова, догоняя танковую колонну, я еще издали заметил «дымовую завесу», поставленную мотором танка № 223.
- Вот что, Усков, - сказал я лейтенанту, - доведешь танк до Вислы и топи его в реке. Уж больно он страшен!
- До Вислы доведу, - ухмыльнувшись, ответил командир танка. - А топить погожу, товарищ полковник. Я на нем еще и до победы доеду. А там уж можно будет сдавать хоть в музей. Как-никак заслуженная машина... Довести свою машину до Берлина Усков не сумел, а до Сандомирского плацдарма довел. И не только довел, а еще вывел на ней из строя три фашистских танка. В те дни исполнилось заветное желание лейтенанта - его «черт» подбил немецкого «тигра». А вскоре командир и механик-водитель получили ордена не только за боевые дела, но и за умелое сохранение материальной части. Их танк прошел с боями 2800 километров, превысив вдвое положенную норму мото-часов.»

В общем, разные люди участвовали в Параде Победы. А Победа была одна. Аминь!

Дважды Герой Советского Союза маршал И.С. Конев во главе знаменной группы сводного полка 1-го Украинского фронта на Параде Победы.