3

Некоторые наверняка думают, что столь умудренный пиратский барсук как я с рождения был среди канатов, завязывал брамселем киль и смотрел в даль со шпангоутов еще до того, как научился жевать галеты. Нет, с одной стороны, вполне понятно - так и кажется, что я соткан из пластиковых отходов и русалочьих слез по истинному брутальному мореходскому тулову (ясно же, что обыкновенные человеческие мужики, не в обиду некоторым, не в моде даже у баб, наполовину состоящих из кильки), но правда такова, что когда-то я был обычным сухопутным созданием и ветры дальних странствий не мохнатили мою шерсть что ни неделя.

Нутряк-то у меня все равно был что надо для путешественника, вот только без корабля для передвижений по воде и с природной нелюбовью к физической нагрузке приходилось ограничиваться полетом мысли. Семейка моя крыльев не подрезала, а вовсе даже наоборот – вот и коротал я свои деньки за ведением дневника, описывая похождения дядек, теток, свояков и правнучатого тестя. Вот, к примеру, деверь мой только и грезил что о яблонных плодожорках – одна, говаривал, так нажралась яблока, что застряла на ветке, - да все возмущался, что мы смотрим ему на хвост, хотим смотреть – пожалуйста, но зачем же притворяемся, что не смотрим? Дед мой был странноват, то и дело про себя говаривал в третьем лице, мол, он – капрал Игрек, правда, его малехонько контузило на войне, так что это понять можно. Племяш как-то попался в лапы модницам и был слегка обезображен, из-за чего обречен был всегда носить штаны – и трагически погиб, заболтался с соседом-леммингом и свалился за ним в яму. Свояченица так и вовсе связалась с каким-то австрияком и то и дело была и там, и не там, а про остальных и говорить нечего, в общем, дневником я исписал девять тетрадок. Только собирался начать десятую, как настал черный день – в лесу завелись американские туристы и не успел я выучить слово «наггетс», как эти гадкие янки меня обокрали. В незнакомом мне прежде, лесному салаге, амоке я бежал с горя, пока не добежал до самого моря, а дальше понятно - приспособился.

И вот на прошлой неделе заприметил я у нашего боцмана книжку, а прежде за ним такого паскудства не замечал. Пролистал – и оттуда пахнуло моей норой (правда, не как когда у нас лиса поселилась, тут уж повезло). Все истории моей желторотой сухопутной молодости – только выкрученные на какой-то азиатский лад. Как будто наш юнга Рамакришна переписал, морской черт меня раздери! Еще и тоскливо так, да несвязно, да фамилию мою семейную переврал – никаких Глассов у нас в лесу не было, Гриша Шпигельман я. От обиды у меня аж в носу защипало (что, кракен мне в поясницу, особо неудобно, когда нос у тебя – в маму, вместительный). Но что ж, бывал я и не в таких передрягах, не раскисать же, как морская капуста на солнце. Взял да и швырнул боцманскую книжку подальше, хотел за борт забросить, но упала, бизанью меня раздери, на нижнюю палубу. Еще и по голове новенькому, то ли Скофилд, то ли Колфилд его фамилия, все в шапке дурацкой ходит, съездил ни за что ни про что. Хоть ты стреляйся от такой жизни, ну.