Качай меня, все глубже погружаясь в сон, обращается Ормус Кама к Судьбе. Укачай меня, словно дитя, в объятиях музыки. Тряси меня, словно погремушку; тряси меня, но не сломай; и кати меня, кати, кати - будто гром, будто камень.

На этой неделе я собираюсь с духом и решаю дочитать Рушди, начатого бог весть когда; на этой же неделе, волею судьбы, я на самом деле не хочу читать ничего, кроме Хемингуэя, на этой неделе я пришла в книжный и ушла с тремя романами папы Хема.
Так что я сдержанно читаю "Землю под ее ногами", пока Салман Рушди медленно превращается в нелюбимого пасынка - ты хорош, и цветист, и неглуп, и даже временами что-то внутри меня тебе отвечает, но это лишь обрывки привязанности, которую я могла бы испытать.

В целом, ощущения от книги я бы сравнила с подъемом на смотровую площадку. Где-то на середине пути ты начинаешь думать о том, что лезть дальше жуть как не хочется, вообще лезть просто надоело, долго же уже лезу; но, может быть, когда буду наверху, я увижу что-то прекрасное, что стоило этого, и вот ты продолжаешь идти по этой довольно хлипкой лестнице, которая шатается от нагромождений аллюзий, параллельной реальности, бестолковых отсылок к греческой мифологии и сложносочиненных героев, похожих на богато разодетых шарлатанов, увешанных золочеными бирюльками; герои просят - посмотри на меня, восхитись мной, позолоти ручку, но я не в духе и карабкаюсь выше в поисках сакрального смысла. Не до вас, ребята, разбирайтесь сами.

Смысл, конечно, должен быть именно сакральный - расскажи мне про любовь, которой захочется ждать, а не про еще одну Манон Леско, которая любила, но в полсилы. На этой неделе, так уж получилось, у меня очень возвышенные представления про любовь, "любовь, которая не может реализоваться, но и закончиться не может".

С высоты я вижу Бомбей. И больше ничего.