3 Отзыв киберкантропа

«Дрянь и тряпка стал всяк человек!»
Н.В. Гоголь

Есть книги, которые настолько сильно переполняют тебя эмоциями (радостью, восхищением, недоумением, злостью), что ты чувствуешь, что готов просто про эту книгу написать свою книгу. Садишься такой, сосредотачиваешься, и… тут уже как получится. Может получиться то, что хотел, а может – пшик. Мало какая книга вызывала у меня такие эмоции – из последнего могу вспомнить «Слово живое и мертвое» Норы Галь (мой скромный отзыв: https://www.livelib.ru/review/987013-slovo-zhivoe-i-mertvoe-nora-gal ). Здесь я попытаюсь сделать аналогично – применить несколько введений, обычно это помогает справиться со сложными отзывами. Абзац, что вы читаете, кстати, это первое введение.
Введение 2. Безумно был удивлен, что книга о книгах настолько непопулярна на ЛЛ. Ее прочитало очень мало людей, и ни одного человека на момент моего отзыва не удостоили книгу хоть парой строчек своего мнения – что для ЛЛ, все-таки, скорее исключение, чем правило. Я нашел ответ на этот вопрос, как и ответ на вопрос о достаточно низком рейтинге данной книги (книги в которой много раз упоминается ЛайвЛиб, и даже отдельные пользователи - Emotional_Decay , знали ли вы, что вас упомянули в данной книге, даже чуток процитировав?). Отчасти попытаюсь рассказать и об этом.
Введение 3. Садиться за этот отзыв было откровенно страшно – автор не сильно стеснялась в выражениях, и даже для меня (как для явления сетевого рецензента, конечно) там нашлось столько, кхм, сомнительных характеристик – что даже не знаешь, как писать отзыв, дабы не попасть в четкую канву, отведенную для меня автором книги. Поскольку не попасть туда, по моему трезвому размышлению, вообще невозможно – я решил, что здесь вообще не буду стесняться и оглядываться на автора, и в строгом соответствии с теми уничижительными характеристиками (о них позже), которым подверглись разного рода интернетные рецензенты, буду глаголить как могу.
Введение 4. Одна из первых мыслей была помечать осуждаемые автором явления звездочкой*. Написал что-то*, что автору* бы не понравилось* – бах*, звездочку сверху*. А потом подсчитать, где я* согрешил*. Эта затея отпала гораздо быстро – думаю*, мало кому интересно* было бы читать текст из сплошных звездочек*, да и все* свои* грехи* я*, наверное, выловить* не смогу.***** (последние 5 звезд уничтожают и этот абзац, впрочем, там и на рецензию хватит).*
Введение 5. Простите меня за длину этого отзыва, если все-таки справлюсь с ним и допишу до конца.

О хорошем
Главное, что есть в этой книге – ее уникальность, Уникальность обусловлена:
1. Выбором темы – книг про книги, почему-то, написано достаточно мало;
2. Качеством и шириной подхода – автор затрагивает гигантское количество тем, как бы пытаясь вобрать в одну книгу весь книжный мир. Не эксперт я в этой области, но, если честно, даже не могу с ходу припомнить тему, которую бы автор не осветила в своей книге – а это уже немаловажно;
3. Междисциплинарностью подхода – определить жанровую принадлежность этой книги будет достаточно сложно. Это какой-то стык между литературоведением и культурологией с явным уклоном в сторону последней.
Сам по себе этот коктейль уже примечательный, и не будь в этой книге четких негативных моментов – сразу бы ставил 5 звезд. Но об этом позже.

Еще о положительных особенностях
Автор является доктором педагогических наук, профессором кафедры риторики и культуры речи МПГУ. Надо сказать – это сразу заметно. Заметен и строгий академический подход – видно, что автор писала по заранее размеченной схеме. Заметна и четкость – автор выделяла мысль, и не растекалась ею по древу, а четко реализовывала в отведенном промежутке. Заметна и выучка научного работника – текст плотный, в общем, не подкопаться. Со стороны речи претензий тоже нет (да и быть не может) – в этом смысле мне очень приятно за академическую школу – то, что касается техники написания сложного и объемного текста – автор реализовала мастерски.
Плюс ко всему, автор еще является составителем словаря – вообще, любовь к словарям, к определениям слов явно сидит в авторе достаточно глубоко, в каждом разделе вы встретите такой четкий, функциональный подход, и любая введенная дефиниция будет скрупулезна объяснена как в виде словарной вставки, так и понятийно. Где-то, конечно, этот словарный подход оборачивается минусом – «пересловарить» текст не всегда на пользу, но мне импонирует эта четкость.
Отдельная любовь автора проявляется к цитатам – их очень много, они хорошо подобраны, и, надо сказать, почти все «в тему». По обозначенным пунктам предъявить претензию было бы просто несправедливо – это несомненные плюсы книги. Кстати, иллюстрационный материал здесь тоже очень кстати.

Фабула книги
Главная проблема книги, которая не позволила мне примерить себя с данным, вне всякого сомнения, значимым трудом – фабула книги, которой подчинено все повествование. Если в двух словах (разумеется, все упрощая и примитивизируя – куда ж без этого): «Когда-то было «общество традиций» – и там было все хорошо. Но оно ушло, и наступило «общество тенденций» – в котором все плохо». Вот главная мысль книги. А дальше строго по логике «если доктор сказал в морг, значит в морг». Все последующее повествование превращено в простенькую, но достаточно любопытную игру: «Разбираем любое явление современности – объясняем, почему это плохо».

О плохом и очень плохом
Система оценок современных явлений в области литературы, филологии, публицистики, издательском деле, культурологии, критики – в общем, во всей совокупности культуролого-литературоведческих наук, по автору, состоит всего из трех градаций: 1. Очень плохо; 2. Плохо; 3. Как минимум сомнительно/подозрительно/бесполезно/отвлекает от реальных проблем, поэтому тоже ничего хорошего тут нет (на самом деле есть исключение – как-минимум одно явление автор оценила хорошо, о нем чуть позже).
Весь свой талант автор бросает на подгонку имеющегося объекта (например, сетевая критика) под заранее готовый ответ – это плохо. Бывают очень любопытные доказательства теорем такого типа, бывают не очень – но само «тело» книги состоит именно из такого рода доказательств.

Что же плохо?
Попытаемся дать очень краткий список явлений, разбираемых автором (я не собираюсь оправдывать все и вся – некоторые явления, как, например, вырезание из книг фигурок – мне кажется варварством. Проблема лишь в том, что автору не нравится вообще все):
1. Экранизации книг – плохо;
2. Инсталляции из книг – плохо;
3. Обои на телефон в виде книг – плохо;
4. Новые форматы книг – плохо;
5. Мода на чтение – плохо;
6. Реклама книг (любая, в т.ч. и ТВ) – плохо;
7. Обложки современных книг – плохо (тут надо пояснить: плохо, что делают фотографии автора на обложках; плохо, что аннотации пишут сами авторы, как-бы разжевывая свое произведение; плохо, что они привлекают покупателя в книжном магазине; плохо, что на обложках печатают хвалебные отзывы (Вы можете подумать, чтоб Гоголь выходил с похвалой Белинского?! – восклицает автор – как бы ставя это в заслугу Гоголю или его издателю, во время которых это вообще было не особо возможно и целесообразно, да и издатель тогда решал другие вопросы.));
8. Названия книг – плохо;
9. Комиксы по книгам – плохо;
10. Электронные книги – плохо;
11. Бумажные книги – плохо;
12. Современные писатели – плохо;
13. Современные читатели – плохо;
14. Современные критики – плохо;
15. Критика «толстых журналов» - плохо;
16. Критика «глянцевых журналов» - плохо;
17. Критика в интернете – плохо;
18. Критика читателей – плохо;
19. Критика профессиональных критиков – плохо;
20. Литературные премии – плохо;
21. Издательства – зло;
22. Коммуникация автора с читателем в момент написания – плохо;
23. Читатели плохо читают книги;
24. Критики плохо критикуют книги;
25. Издатели плохо издают книги;
26. Писатели плохо пишут книги;
27. Литература, написанная детьми – очень-очень сомнительно, почти плохо;
28. Пищевые метафоры в книгах – плохо (горячо поддерживаю, сам их терпеть не могу);
29. Посвящения в книгах – плохо (представьте себе, их уже по схемам пишут!);
30. Псевдонимы – плохо…
Не думайте, что я выдохся и не могу перечислять дальше (просто я в определенный момент стал выписывать, что же плохо – у меня еще много пунктов). Правда непонятно, грехи перед кем, т.к. по автору книжный мир сегодня – это такой огромный бордель, что никто никому ничего пенять с моральной точки зрения просто не может. Думаете, что я вру или преувеличиваю? Вот прямая цитата, посвященная критике (автор размахнулась, и критике посвящена одна из четырех частей книги):

Критика «толстожурнальная» и «глянцевая», профессиональная и любительская, печатная и сетевая, хвалебная и ругательная – всё смешалось в «обществе тенденций», где никто никому ничего не должен, но все послушно плывут по течению, движутся в едином ритме, следуют актуальным веяниям времени. Какофония возобладала над полифонией, популизм – над профессионализмом, произвол – над ответственностью.

Эта цитата не вырвана из контекста – она четко отражает весь дух книги. Да, вся книга вот такая. И если это морализаторство на «короткой дистанции» (кстати, метафоры – это тоже плохо, если кто не понял) еще как-то заставляет сопереживать и волноваться за судьбу книг, особенно когда описываются варварские вивисекции над книгами, то на длинной от него утомляешься (где-то странице на 40-й), и автор получает клеймо «брюзга». Можно ли сопереживать брюзге? Можно, наверное. Но сложно.
Все идет по едином алгоритму, по одной колее – найти решение уравнения, почему то либо иное явление - ужасно. Решение же прямо вытекает из аксиомы: «общество традиций» ушло, а в «обществе тенденций» - ну, вы уже поняли.

Есть ли что-то хорошее?
Несправедливо говорить, что автор вообще не видит ничего хорошего – это не так. Как-минимум, одно позитивное явление есть. Это – Алексей Иванов . Даже когда он пишет под псевдонимом Маврин – это не плохо (хотя псевдонимы, как вы помните, плохо), а так надо. На этом список хорошего исчерпывается (ладно-ладно, утрирую я. Еще Сорокин ничего).

И еще раз о плохом
Нет, я не могу успокоиться – давайте вернемся к плохому. Вот явление «книжных граффити» – когда на стенах граффити посвящены книжной тематике, с цитатами из произведений. Казалось бы, что в этом плохого (или обычное зрелище наших ободранных подъездов сильно лучше?)? Однако мы знаем, что это плохо (см. аксиому). Проиллюстрирую подвод автора: Литературное граффити если и не плохо, то от него нет никакого толка. Читающий человек и так прочтет, а не читающий – не прочтет. Следовательно – результата ноль, а вот подъезд испачкали. Следовательно – плохого больше, чем хорошего. Значит плохо.

Обидные обзывалки
Автор, надо сказать, сама не очень стесняется отпускать обидные словечки в образ представителей «ужасной постэстетики» (ну, т.е. в адрес всего современного литературно-издательско-культурологического процесса, ибо другого процесса нет, опять же, смотрите, что мы живем в «обществе тенденций», а не в благословенном «обществе традиций» – где все было куда как лучше). Киберкантроп, постмодернизм головного мозга, экспертократы – едва ли это 1/10 часть тех прозвищ, которыми автор «наградила» участников современного, назовем его, условно, «книжным», процесса. Главное обзывание даже вынесено в название – библиоскоп. Человек, который смотрит в книгу, и не более.
Что касается про себя – даже спорить не буду. С позиции автора я – чистый киберкантроп. Авторское определение как с меня писали.

Киберкантроп протеичен и многолик – им может быть едва ли не кто угодно: развесёлый «падонок», желающий «убица апстену»; эксцентричный оригинал, украшающий себя железками и сочиняющий стимпанк-романы; заурядный «сетевой хомячок», любитель виртуальных дискуссий по любым темам; респектабельный обладатель шестого айфона и новейшего браузера, а по совместительству – завзятый тролль и автор безграмотных постов в соцсетях…

Кстати, то что я сделал – тоже грех на взгляд автора. Не догадаетесь почему – я привел цитату из начала книги. Тонкий намек в тексте (неявный, надо сказать) – если цитата из начала, кто гарантирует, что я книгу прочитал целиком? А? Съели, цитатчики?

О Лайвлибе
Наш любимый ресурс упоминается в книге достаточно часто. Не с целью похвалить – нет. Когда автор хвалит что-то, то явно преследуя иную цель – на этом фоне поругать что-то другое. Например, разбирая цитаты из отзывов членов жюри известной литературной премии, она сравнивает их с сетевыми отзывами в пользу последних. Не обольщайтесь – это не похвала сетевым отзывам, это принижение отзывов членов жюри. Так – во всем. Похвала вообще не из этой книги – хвалит автор лишь для того, чтоб поругать что-то другое. Так что зря вы надеетесь здесь найти позитивную повестку даже о нашей социальной сети – нету тут её.

Ода консерватизму
Сам по себе консерватизм автора носит вполне себе постмодернистский характер – консерватизм как явление, как ни странно, появляется позже модерна. Тренд на идеализацию архаики – это явление скучающей интеллигенции поздних периодов развития человечества – само по себе развитие, которое прошло тысячелетие за время своей истории, это развитие именно благодаря отказу от старого, и принятию нового. Даже построенные как-бы на консерватизме течения во вполне консервативных цивилизациях (например, конфуцианство или легизм в Китае) свой консерватизм очень явно декларируют, но достаточно сильно ограничивают – уважать традиции, уважать старших. Да, уважать – но не отменить все развитие, не ставить консерватизм главой над всем. Здесь же все перевернуто с ног на голову – консерватизм, как отказ от развития, отказ от роста, превозносится как главный элемент этого самого роста. Чтоб измениться к лучшем. расти к новым вершинам надо… отказаться от изменений, отказаться от роста – законсервировать себя навсегда в состоянии столетней давности. А лучше двухсотлетней – так надежнее. Это противоречие, надо сказать, главный минус книги – все я мог бы стерпеть, но именно эту идеологическую бомбу в рассуждениях автора, которую она, к сожалению, не замечает, я потерпеть не могу.

О школьном учителе автора
Автор в книге благодарит свою учительницу. Благодарит настолько странно, что я бы, на месте учительницы, обиделся бы (правда она уже умерла):

Она не была ни педагогом-новатором, ни одержимым «служителем профессии», ни харизматичным наставником, каким часто становятся словесники для старшеклассников-гуманитариев… На самом деле она не учила нас любить литературу – она учила нас быть настоящими.

Прошу прощения, что я опустил часть цитаты – главное я вынес. Она не учила любить литературу. Скажите – а что должен делать учитель литературы, если он не учит любить литературу? Есть ли какая-то иная миссия у учителя литературы, которая бы окупила вот это упущение?

Она добивалась от нас живого участия в разборе литературных произведений. Она могла не засчитать ответ ученика, вызубрившего теорию, но не имевшего личного мнения о прочитанном. Она была чутким диагностом и яростным врагом библиоскопии.

Стоило ли все это, если учитель литературы не научил главному? Нет, уважаемая (без иронии) мной Юлия Владимировна Щербинина, автор этой книги – изуродовала вас учитель литературы. И в посвящении этой книги ей я вижу, с одной стороны – стокгольмский синдром, а с другой стороны – памятник на месте крушения талантливого человека, над которым надругались в детстве. Тот ужас, что вы видите вокруг – не потому, что все вокруг ужасно, а потому что вы не любите то, что видите. Это как нелюбимый ребенок – что не сделает, ну все не так. А любимый что не сделает – все так.
Я бы предположил, что вся эта книга – такая изощренная постмодернистская игра, когда автор благодарит человека за то, что он с ним сделал – и как-бы предъявляет результат, вот, дескать, полюбуйтесь, что вы со мной сделали – спасибо вам за это. Вот только не знаю – осмысленная она, или нет.

Любовь истинная и ложная
Как и в случае с Норой Галь , я не могу согласиться с базовым посылом автора. А базовый посыл, как ни странно, заключается в той странной любви – которую испытывает автор к объекту своего повествования. Юлия Щербинина любит книги не меньше, чем Нора Галь любит русский язык – вот только какой любовью она его любит? Можно ли любить что-то не как процесс, а как объект – т.е. только до того момента, пока он остается в своей неизменности? Т.е. они любят не какое-то явление – нет. Они любят свое представление об этом явлении. И когда явление это летит, меняется, сгорает, обрастает новыми элементами, ну т.е. живет в реальности – у таких «любящих» оно вызывает лишь глухое раздражение. «Ты не тот, кого я когда-то любила» – вполне разумное замечание, если ты любишь статический и неизменный объект. Предъявить это живому человеку нельзя – разве что трупу. Так и труп то разлагается – тоже неизменность объекта весьма сомнительная. Убить и забальзамировать для того, чтоб сохранить любовь к чему-то? Минуй нас пуще всех печалей, любовь вот таких вот поклонниц.

И напоследок
Я уважаю ум автора, я уважаю ее наблюдательность, тот труд, который она проделала (он колоссальный). Книга, как по мне, незаслуженно обойдена вниманием. А вот очень средняя оценка на момент моего отзыва, боюсь, ближе к заслуженной. Я не буду ругать эту книгу – я не имею права ругать книгу о книгах – они настолько редки, что их, впору, заносить в отдельную книгу. И даже консерватизм автора я ругать не буду. Но и хвалить ее я тоже не буду – уж простите, Юлия Владимировна, не по мне такая любовь. Ваша учительница должна была научить вас настоящей любви – а научила не ей (я не сказал слово «некрофилия», хотя хотелось бы). Я в данном случае согласен, что садисты и жертвы садизма – это одни люди.
Финальная цитата:

Время библиоскопов – это эпоха отсутствия вопрошания. Проблемное замещается и подменяется множеством других понятий: интересное (например, роман или фильм), протестное (скажем, политическая акция), наконец актуальное (допустим, вручение литературной премии). Одни люди попросту не видят Мир как Проблему, другие создают ложные, мнимые проблемы, третьи склонны к искусственной проблематизации.

Можно ли таким суровым взглядом посмотреть на современность? Конечно можно. Правильный ли он, и, самое главное – единственный ли он? Нет. Вот если бы автор добавила в конце «а впрочем…» – все бы простил. Обнял бы, заплакали бы мы все вместе, и простили бы друг друга: Ю.В. Щербинина, доктор педагогических наук, профессор с одной стороны, и Hermanarich, кандидат экономических наук, доцент, киберкантроп, сетевой критик, экспертократ, постэстет, любитель множества вещей, осуждаемых автором с другой. Но пока, увы, нет.