5 Дом, в котором мы все живём

Когда начинаешь читать книги в жанре апокалипсиса, с интересом наблюдаешь, когда всё начнётся, что этому предшествует и что будет потом. В "Армагед-доме" всё немножко по-другому, здесь апокалипсис - дело обыденное и явлен он уже в самой первой строчке: "Телеведущая улыбалась, как нарезанный арбуз. Широко и мучительно." Именно так и живут в этой книге: с исказившимся от улыбки лицом в ожидании очередного конца. Собственно, как и вообще всегда живут люди. Но, кажется, именно Марине и Сергею Дяченко удалось так болезненно ярко об этом сказать.
Конец света у Дяченко - явление запланированное. Тем оно и ужасно. Это даже не конец света, это - мрыга. И если можно опошлить и унизить саму идею конца всего, то Дяченко это делают. Ужасное в своей пошлости слово "мрыга" переводит всё из области мифологии в область грубого быта.
Кара настигает людей с особой регулярностью, примерно раз в 20 лет. Конечно, Дяченко в очередной раз размышляют об идее цикличности в истории вообще и в жизни отдельно взятого человека. В определённой степени это нормально и даже закономерно. Но в книге показана совершенно разрушительная ситуация, когда эта цикличность лишает людей полноценного будущего и отчасти прошлого.
Хотя с прошлым дело обстоит не так однозначно. И главная героиня Лидка, и Рысюк, и отец и сын Зарудные так или иначе занимаются историей. Но эти исторические разыскания носят характер аутоимунного заболевания: порождены проклятьем регулярной "мрыги" и сами себя в итоге разрушают, не принося даже видимости какой-то пользы. Следует задуматься, насколько хороша вообще сама по себе цикличность, если она отменяет движение в будущее? Дяченко удалось показать очень выпукло, как безнадёжно то общество, в котором главной целью является выживание, чтобы выживать. И так до бесконечности. В финале книги (правда, несколько претенциозном), пожалуй, впервые маячит возможность настоящей Истории для человека: с личным выбором, с распахнутостью времени вперёд. Символами чего выступает море, старуха, сидящая на камнях и резвящиеся на берегу дети.
Одно из самых удачных художественных решений Дяченко - это мысль о том, что в начале каждого нового цикла рождаются новые люди. Они приходят в этот мир "партиями". Этот приход никак не отрефлексирован их родителями, которые выступают, скорее, машинами для продолжения рода. Так положено в начале цикла. Лидка, правда, после своего первого апокалипсиса обошла этот закон обязательного материнства. Но вообще это почти одновременное рождение детей совершенно чудовищно. Младенцы с их звуками, запахами, окружающими их предметами - колясками, пелёнками, песочными игрушками - заполонили все улицы и тесные кваритиры. Разрыв между поколениями - 20 лет: младенцы и их родители. Между зрелостью и инфантильностью нет ничего. Нет весёлых игр детей (пока младенцы все одновременно не вырастут), нет максимализма подростков и смелых устремлений юношества. А когда цикл приближается к концу и "партия" детей подрастает, это общество оказывается лишено детской непосредственности, милого лепетания малышей.
Книгу часто упрекают за то, что многие сюжетные линии не доводятся до конца. Например, не до конца ясна линия с гэошником Сашей; не прояснено убийство Андрея Зарудного; рассказ об экспедиции тоже как бы не доведён до конца. Однако мне в этом видится нечто большее, чем просто слабость сюжетных ходов. Герои существуют в таком мире, где всё временно, всё меняется и перестраивается. Поэтому брошенные сюжетные линии и прочие недоговорённости идеально вписываются в описанный Дяченко мир. Вспомним, сколько раз Лидке приходилось менять сферу деятельности: учёный, воспитатель в детсаду, учитель. Мир, в котором, как по календарю, случается апокалипсис, не может порадовать постоянством и логичностью обычной, внеапокалиптической, жизни.
Лидкины изыскания относительно связи Ворот и способностью к музыке тоже не получают полноценного сюжетного воплощения. Но, на самом деле, это единственный светлый и одухотворяющий момент в книге (не считая подвига Андрюши, отказавшегося спасаться). Повествование об экспедиции, погружение в море и осмотр Ворот - самые прекрасные строки "Армагед-дома". Эта почти невидимая паутинка, звуки, обморочное состояние, испытываемое человеком при вхождении в Ворота, музыка - всё говорит о способности или неспособности воспринимать окружающее, слышать звуки. Тонкие настройки противоречат вынужденной борьбе за выживание. Об этом настойчиво говорят Дяченко в книге.

- Лида, - сказал Виталий, когда эмоции собравшихся в штабе немного утихли. - У меня к тебе будет несколько конфиденциальных вопросов. Как к биосенсору.
- Кому? - спросила Лидка с опаской. В университете ей успели привить стойкую неприязнь ко всякого рода псевдонаучным терминам.
Виталий ухмыльнулся.