4 Поговорить о любви и о фунте колбасы

Эту книгу я читала долго, и дело не в ее большом объеме. Она не позволяет себя прочесть с наскока, залпом, только по небольшому кусочку за раз.
Это очень странная книга, взбалмошная, даже хулиганская. Стерн (или Шенди?) очень многоречив и никуда не спешит. Он готов размусолить любую деталь и даже оттенок детали, уклониться в любую сторону от основной линии и вернуться к тому с чего начал лишь в следующем томе. Он от души балагурит и дурачится, с размахом, ни в чем себе не отказывая.
Порой автор пускается в такие размышления, что перестаешь понимать о чем он вообще пишет. Возможно, чтобы понять, необходимо обладать образованностью джентльмена 18 века. Там встречается масса имен и ссылок на труды, из которых мне знаком лишь Аристотель и то слегка. А чувствуется, что тут скрыта какая-то тонкая шутка, а я ее не разумею. В такие моменты хотелось оставить книгу академикам филфака и забыть про нее. Но именно в этот момент Стерн подсовывал такую забавную главу, такой неожиданный выверт, что я с утроенным любопытством продолжала читать. Роман полон сюрпризов! Здесь есть главы с одной строкой, есть пустые главы, есть абзацы из звездочек, в этих звездочках скрывается нечто волнительное, как бы опущенный занавес. Есть чистая страница для того, чтобы читатель там порисовал, внес свою лепту так сказать.
Есть вот такие строчки: ...........Птр.. р.. инг - твинг - твенг - прут - трут - ну и препоганая скрипка. - Вы не скажете, настроена она или нет? Трут - прут. - Это, должно быть, квинты. - Как скверно натянуты струны - тр. а. е. и. о. у - твенг. - Кобылка высоченная, а душка совсем низенькая, - иначе - трут... прут - послушайте! ведь совсем не так плохо.
Были моменты когда я покатывалась со смеху( история с ослом и штанами вообще шедевральна!), умилялась, расчувствовалась, удивлялась, скучала, засыпала, грустила. Целая гамма состояний!
Книга очень живая, стоит прочесть!
Цитата на закуску:

Я утверждаю, что образы фантазии небритого человека после одного бритья прихорашиваются и молодеют на семь лет; не подвергайся они опасности быть совсем сбритыми, их можно было бы довести путем постоянного бритья до высочайшего совершенства. - Как мог Гомер писать с такой длинной бородой, мне непостижимо